Алхимик - Питер Джеймс

Соприкоснувшись с Джейком, они вызвали появление таких клубов пара, словно взорвался бойлер. Она услышала болезненный вскрик, и Джейк тут же исчез в густом облаке, которое стало обретать ядовитую желто-зеленую окраску.

По мере того как хлестала вода, облако становилось все плотнее, все удушливее, оно распространялось во все стороны, окутывая и ее тоже. Монти быстро отступила, она была настолько напугана, что не знала, как действовать дальше; сейчас от нее не было никакой пользы. Она была так потрясена, что не могла собраться с мыслями. Должно быть, нельзя вдыхать. Глядя на льющуюся воду, она не могла сообразить, улучшает ли она ситуацию или ухудшает. Монти закашлялась; глаза ее слезились. Она услышала гулкий хрип; он доносился из ее груди. Она вспомнила, что Джейк говорил ей.

«Оно растворяет плоть и мгновенно включается в кровоток, вызывая внутренние кровоизлияния и уничтожая легкие».

Запаниковав, она отскочила, повернулась, кинулась к телефону на дальней стене и сорвала трубку. Теперь ей приходилось бороться за возможность вдохнуть, она слышала странные звуки в горле, чувствовала, как легкие в груди сводит судорогами. Они все ближе. Они смыкаются вокруг нее. Перед глазами все плыло, и она с трудом различала цифры на кнопках. Дышать становилось все труднее. Школьная подруга едва не умерла от приступа астмы потому, что забыла свой ингалятор. Монти никогда не могла забыть зрелище, как та лежала на игровой площадке, хватая ртом воздух и шипя, как проколотая шина. Вот это и происходило с ней сейчас: горло было перехвачено судорогой, легкие не работали, не в силах втянуть хоть каплю воздуха.

Она буквально уткнулась лицом в кнопки набора, нажала 999. В ушах звенело от хрипа и бульканья в груди. До нее почти не доносились жуткие стоны Джейка. Но все же ей пришлось одной рукой прикрыть ухо, чтобы расслышать голос оператора аварийной службы, пока она старалась стоять на ногах, не потерять сознание. «Ты должна дышать», — подумала она, когда рухнула на жёсткий изразцовый пол.

Барнет, Северный Лондон. 1946 год

— Он умер.

Владелец магазина домашних животных с подозрением посмотрел на маленького мальчика, глубоко засунул руки в карманы своего коричневого комбинезона, облизал губы и провел языком по деснам. Это была стандартная оборонительная тактика, к которой он прибегал, когда приходилось иметь дело с разгневанной пожилой дамой, которая жаловалась, что их кошка не хочет есть новую разновидность корма, купленную по его настоятельному совету.

— Здесь он был совершенно здоровым, — прищурился торговец. — Ты дал ему воды сразу же, как пришел домой?

— Да, — тихо сказал Дэниел Джадд.

— И ты вынул его из коробки для ботинок и поместил в нормальную клетку?

— Да.

— Есть давал?

Дэниел скорбно кивнул.

Мужчина внимательно рассматривал его. Мальчишка выглядел достаточно прилично — аккуратно одет, хорошая речь, застенчив; явно не тот тип, который плохо относится к животным, хотя торговца не очень волновало, что будет с кроликом после того, как покинул магазин. Глупое злобное создание, которое, стоит только зазеваться, цапнет тебя за палец. Он никогда не видел в них смысла, разве что они пользовались популярностью у детей. И было не менее дюжины разных причин, по которым они могли скончаться в младенческом возрасте. Настоящая проблема в том, что у организма нет сопротивляемости.

Вот взять, например, хамелеонов. Они совершенно иные. С ними стоит иметь дело. Разве что, мрачно подумал он, еще перед войной не видел ни одного в оптовой продаже. За это должен ответить Гитлер. За отсутствие бананов и хамелеонов.

— Предполагаю, что тебе нужна еще одна коробка из-под обуви? — буркнул он.

Мальчик протянул монетку в шесть пенсов и с надеждой посмотрел на него.

— Прошу вас, сэр.

При слове «сэр» мужчина смягчился. Чувствуется уважение. Ему нравилось, когда его уважали; с самого начала войны он стал ощущать, что уважения в обществе становится все меньше.

Дэниел понимал, что такое уважение. Он знал, что лучший способ получить от взрослого то, что тебе надо, — это проявить к нему уважение. Тогда человек сразу начинает чувствовать себя важной личностью.

«С ней ничего серьезного, — объявил доктор Хоуксуорт. — Может, приступ мигрени, но беспокоиться не из-за чего». Дэниел подслушивал под родительской дверью.

— Словно ножом, доктор, — сказала его мать. — Это было, словно кто-то ткнул меня ножом в голову и повернул лезвие. Мне стало дурно, закружилась голова.

— Я возносил моления Господу за нее, — перебил ее отец.

— А как вы себя чувствуете сейчас, миссис Джадд?

— Тошнит. Колотит с головы до ног. Бог за что-то наказывает меня. Он знает наши грехи. И наказывает нас, как Он считает нужным.

— Боюсь, что у вас классические симптомы мигрени, миссис Джадд. Может быть, вы испытывали в последнее время нервное напряжение?

— Доктор, если бы у вас был ребенок с таким нечистым сердцем, как Дэниел, вы бы все время были в напряжении. Пока не поздно, мы должны спасти его душу от вечных мук. Он испытывает меня, доктор, он тяжело испытывает нас обоих. Господь карает нас за то, что мы принесли его в этот мир таким, каков он есть. Вы же помните, какие у меня были трудные роды, не правда ли? Как он чуть не убил меня тогда?

— Сейчас я вам дам пару таблеток. Они помогут вам уснуть. И выпишу вам рецепт на лекарство, за которым завтра утром сходит ваш муж. Завтра оставайтесь в постели и гоните от себя дурные мысли.

Дэниел оказался на лестничной площадке, когда доктор Хоуксуорт, высокий и худой, со своими свисающими усами, вышел из спальни вместе с его отцом.

— А как вы себя чувствуете, молодой человек? — спросил он.

— Он-то прекрасно, — ответил отец за Дэниела.

— Рад слышать.

— Доктор Хоуксуорт, я думаю, вы должны знать, что у моей жены никогда в жизни не было приступов мигрени.

— Ну, все когда-то бывает в первый раз, мистер Джадд.

Дэниел успел прокрасться в свою комнату еще до ухода доктора и снова проверил, надежно ли все спрятано. Он был предельно осторожен. Но и сегодня вечером, месяц спустя, можно было увидеть, если сильно прищуриться, еле заметные следы пятиугольника, который он нарисовал мелом на ковре… что ж, будет легче рисовать его снова.

Он не знал, как проверить — не было ли состояние его матери всего лишь совпадением. Может, в то время, когда он произносил заклятие, ее поразил обыкновенный приступ головной боли? Про себя он решил, что так оно и было. Тем не менее он продолжал лелеять искру надежды, что его магия как-то сработала. Сегодня вечером он это выяснит.

Он сделал одну большую ошибку, когда производил магические обряды и произносил заклятия, которыми пытался воздействовать на свою мать. Понял он это потом, когда перечитывал гримуар: он не должен был входить в круг и выходить из него. Войдя в круг, он должен был замкнуть его и оставаться в его пределах, пока не закончит. Но сегодня вечером он не повторит этой ошибки.