Жмых. Роман - Наталья Елизарова

— Да что вам ребёнок, игрушка что ли? Это же надо только додуматься — взять в дорогу такую кроху! Что она там будет делать — москитов кормить? Да и небезопасна нынче такая поездка: от этой восставшей черни всего можно ожидать…

— Вы правы, Гуга… Не подумала, что для девочки это может быть слишком утомительно…

— И опасно, сеньора! — возвысил голос управляющий. — Я бы на вашем месте тоже не ездил. Вызвать полицию — и пусть она сама с ними разбирается!

…Эх, прислушаться бы тогда к его словам! Но я легкомысленно посчитала, что он преувеличивает опасность и нагоняет панику…

— Как владелец плантации я обязана поехать в Сантос и сделать всё, чтобы устранить неурядицу, — ответила я.

— «Неурядицу»? — ошарашено переспросил он. — Вы это так называете? Всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете. На плантации самый настоящий бунт, сеньора!

— Я не собираюсь ни с кем воевать. Я еду для того, чтобы договориться с недовольными работниками: выслушать их и, если их требования разумны и необременительны для меня, по возможности удовлетворить их.

— Те, с кем вы хотите договориться, поймали вашего соседа Аугусто Ламберти, связали его и засунули в мешок из-под кофе, а потом бросили на дорогу и пустили по нему стадо мулов.

— Святая Мадонна!.. Я ничего об этом не знала…

— Пока вы предавались скорби, много чего произошло.

— Тем более я должна поехать, чтобы не допустить ещё более тяжёлых последствий.

— Угу… — хмыкнув, скривил губы он, — только перед тем, как уехать, будьте любезны оставить распоряжение для казначея вашего банка — это на тот случай, если мятежники вас возьмут в заложницы и будут требовать выкуп… Ну, и в случае похорон, если уж совсем не повезёт…

— Заткнитесь, Гуга! — раздражённо отмахнулась я. — Ещё, не приведи бог, накаркаете!

— Беспечность, сударыня, — достоинство кретинов! — Отец Гуга отвесил церемонный поклон.

Его откровенно хамский выпад, против обыкновения, не вызвал в моей душе никакого отклика.

— Вы, как всегда, очень любезны, — сдержанно отозвалась я.

— А вы, как всегда, мудры и предусмотрительны, — ехидно проговорил он.

Его рука нырнула за пазуху. На мгновение меня ослепила алебастровая гладь шёлка и прижавшаяся к ней длинная чёрная стрела с золотой булавкой. Но уже через секунду мне в лицо уставилось круглое металлическое дуло. С ловкостью фокусника повертев пистолет на пальце, управляющий протянул его мне.

— Держите, донна Джованна. Мне будет спокойнее, если с вами будет папаша браунинг.

— У меня есть оружие.

— Тем, что у вас есть, разве что гиен пугать… Такой уважаемой сеньоре давно пора иметь что-то посолиднее… А вещь, которую я предлагаю, действительно, стоящая. Захватите её с собой на переговоры, и я даю гарантию, сеньора: в любом споре — ваш аргумент будет самым весомым.

Помедлив, я взяла пистолет — его непривычная лёгкость приятно удивила.

— Спасибо.

— И всё-таки я бы не стал рисковать на вашем месте. Бог с ней с плантацией, всё равно все деньги здесь, в банке. А там что — дом да земля… Земли в Бразилии много.

— Я уже приняла решение, и не будем больше об этом.

На лице Отца Гуги появилась сардоническая гримаса:

— Кажется, я понял, сеньора, — вам не терпится отправиться вслед за своим дружком. Грустно без него, да? Только незачем тащиться в такую даль — пистолет я вам подарил.

— Вы ошибаетесь, Гуга: я не горю желанием составить компанию Антонио, по меньшей мере, в ближайшие лет сорок. Даже не надейтесь на это!.. Я еду, чтобы защитить свою собственность. Я знаю, как это сделать.

— Бог в помощь, сударыня, — скептически усмехнулся он.

— Я вернусь, — с нажимом проговорила я.

Не переставая улыбаться, он вскинул руку, как во времена, когда изображал из себя священника, и перекрестил меня. А затем ушёл прочь.

…Откуда мне было знать, что вернуться домой я смогу только через полгода… Когда уезжала, казалось, на неделю — на две, не больше…

Несмотря на все ужасы, которых я понаслушалась от Гуги, не было никаких дурных предчувствий. Дорога умиротворяла будничным покоем: припекало жёлтое лоснящееся солнце, напоминавшее огромный кусок масла, растёкшийся по бледно-голубому подносу; перелетали с ветки на ветку безмятежно щебечущие дрозды; важно вышагивали на тонких ногах по тростниковой заводи цапли, высматривающие в мутной зеленоватой воде мелкую рыбёшку; покачивались на стройных стеблях нежно розовые, усеянные крошечными шоколадными крапинками, горделивые головки орхидей… — разве на этой благословенной земле может быть иначе? Единственной неприятностью была мошкара, плотным облаком облеплявшая меня всякий раз, как только я останавливала машину и делала небольшой привал… «Как только доберусь до фазенды, первым делом велю горничной приготовить ванну», — позёвывая от усталости, думала я и утешала себя тем, что ехать осталось совсем недолго… Вот и маленькая речушка, разделявшая наши с соседом владения. На берегу, шлёпая босыми ногами по гладким чёрным камням, крутились трое сорванцов лет пяти: заметив меня, они с криками бросились в апельсиновую рощу. Странно, обычно они, раскрыв рот, рассматривают мою машину, а самые смелые из них — бегут за ней до самой фазенды…

Увидев знакомые очертания холмов, я облегчённо вздохнула: всё, теперь до поместья — рукой подать. Обогнув их, я уверенно выехала на усыпанную гравием дорожку… и, опешив от представшей передо мной картины, едва не врезалась в сломанную, висящую на одной петле ограду.

От того, что некогда было моей фазендой, остался лишь фасад — высокая закопчённая стена, зияющая пустыми впадинами. Ни крыши, ни перегородок не было — всё обрушилось. Над развалинами царило угнетающее безмолвие.

…Пару минут провозившись с застёжкой ридикюля, которая упорно не желала подчиниться моим трясущимся пальцам, я извлекла прощальный подарочек Гуги и, озираясь, вышла из машины… Внутренний голос кричал, что нужно поскорее уезжать отсюда, но какая-то непостижимая сила неудержимо влекла к руинам.

…Обугленный ствол пальмы с поникшими, пожухлыми листьями… истоптанные лошадиными копытами газоны… истерзанные, вывороченные из земли кусты роз… разбитая мраморная статуя… И, наконец, пепелище — громадная адская воронка, превратившая прекрасный дом в груды золы и мусора… На грязных, покрытых сажевым налётом, ступенях чернело обгоревшее человеческое тело… Я заставила себя подойти ближе: среди вороха истлевших тряпок и запёкшейся плоти валялась горстка дешёвых медных побрякушек. «Чалис!» — невольно вскрикнула я, узнав браслеты своей служанки… Тошнотворно-сладковатый запах и назойливое жужжание мух заставили меня сделать ещё несколько шагов: за полуразрушенной колонной, широко раскинув руки, лежал ещё один мертвец — чернокожий садовник Дантре: какой-то мерзавец выстрелил ему прямо в лоб…