Жандарм. На пороге двадцатого века - Андрей Саликов

Квартал, куда вломилась рота Дёмина, был заселён беднотой, поддерживающей мятежников. Ему вспомнилась фраза Старика: «При всём фанатизме желание пограбить у этих люмпенов в крови». И потому главное было выдержать первый, самый яростный натиск, когда нередко местные бросались на стрелков даже с голыми руками. Кое-где дело дошло даже до рукопашной, но те, что смогли сойтись с русскими накоротке, были мгновенно уничтожены. Всюду валялись тела мятежников, перепоясанных красными кушаками, и местных: вперемешку мужчин и женщин, часть из них была только ранена. И стон, крики и причитания заставляли вздрагивать даже видавших виды ветеранов.

Больше всего его сейчас беспокоил дикий расход боеприпасов. Гранаты, взятые с ТРОЙНЫМ запасом, наполовину израсходованы! Хорошо, что пулемётчики огнём «мадсенов» не давали навалиться толпой. Одна-две очереди – и на земле лежит шевелящаяся масса, по которой, спотыкаясь и падая, лезут ещё не успевшие разобраться уцелевшие. Ну, да стрелки не зевают: только споро передёргивай затвор и стреляй, тут захочешь – не промахнешься.

Рота Сергеева наступала по прямой на дворец губернатора, где был расположен штаб китайцев. Караулка, стоявшая справа сразу за западными воротами, подверглась обстрелу (четыре гранаты), так что ворвавшиеся туда штурмовики быстро добили контуженных и поспешили дальше. Одна из четырёх главных улиц упиралась в двухэтажную контору департамента по взиманию пошлин. Люди тут селились зажиточные, несмотря на поддержку мятежников, больше заботились о себе. Потому бросок был молниеносным, лишь однажды второй взвод обстреляли. В ответ, выплюнув две гранаты, артиллеристы здорово снизили его ценность, сапёры по живости характера (любят они взрывать) подорвали стену, и в результате второй этаж обрушился. Столь наглядная демонстрация моментально привела в чувство «патриотов». А штурмовая группа закидала то, что осталось, гранатами, добив ещё остававшихся в живых. Оборонявшие здание солдаты особо не геройствовали: стреляли в белый свет, как в копейку. Кузьма, оценив «класс» противника, приказал заменить гранаты шрапнелью, с трубкой, поставленной на удар. После второго разрыва огонь стал ослабевать.

Приказав всадить ещё одну шрапнель в окно на первом этаже, он просвистел: «Атака». Третий взвод подавил огнём китайцев, а первая полурота броском ворвалась внутрь. Дальше было дело навыков, беспощадно вбитых на полигонах. Гранаты, пулемётные очереди, выстрелы из револьверов: до ближнего боя старались не доводить. Но изредка в полумгле от поднятой в воздух пыли, от дыма от сгоревшей взрывчатки и разгорающихся бумаг вспыхивали ожесточённые схватки. И тогда раздавались визгливые крики и густая матерщина. Увы, но тут без потерь не обходилось. Убитых не было, но раненых хватало с избытком, в основном раны колотые и порезы, однако трое продолжать бой не могли.

Не выдержав, китайцы начали выскакивать из окон и дверей, устремляясь к стоящему напротив дворцу. Добежать до него не удалось никому, убитые устелили всю площадку, лишь подорвав и так не высокий моральный дух. Меркулов, наоборот, зашёл влево, отсекая бедняцкий квартал от северной части города, в которой засели регулярные части китайцев. Баррикады, которые успели на скорую руку соорудить «боксёры», расстреливали из пушек. Один, реже два выстрела разносили всю эту «фортификацию» вместе с защитниками, а пытающимся убежать стреляли в спину, кому-то везло, и он скрывался, а кто-то остался лежать на утоптанной земле. Крушащие на своём пути штурмовики раздавили попытавшихся сопротивляться ихэтуаней. Те вместо привычной расправы над практически безоружными китайцами-христианами и малочисленными европейцами мигом растеряли боевой пыл и побежали. По дороге часть босяков начала грабить более богатых соседей, забыв о братстве и равенстве. Это не понравилось мелким лавочникам и торговцам: резать белых варваров и отступников – дело хорошее и даже прибыльное, но когда эта сволочь собирается покуситься на их имущество… Кровавые схватки вспыхнули, моментально перерастая в маленькую гражданскую войну. Победу в ней в основном одерживали «боксёры», их было больше, и они были сплочённее. Кое-где занялись пожары, что только подстегнуло зажиточных горожан. В результате, когда рота Меркулова вошла в «чистые» кварталы, русских встречали уже как избавителей.

Но не всё шло гладко. В центре цицикарские солдаты использовали каменные дома вместо фортов, отчаянно отстреливаясь и не собираясь сдаваться. Продвижение резко замедлилось. Отчаянный рывок и рукопашная… но потери, за них по головке не погладят! И тут флотские неожиданно нашли весьма остроумное решение. Вырубов позднее признался, что всё получилось спонтанно, просто в тот момент он был вне себя от бешенства. Привыкший уже к лёгким победам (снобизм, но с ним ничего поделать нельзя), он застрял у гостиницы. Стоящая на перекрёстке, она, несомненно, приносила хорошую прибыль своему хозяину. Теперь засевшие в ней китайцы палили во всё, что двигалось, причём весьма успешно. Двое моряков и один сапёр были ранены, слава Богу, легко, но рассчитывать на них уже не могли. Перестрелка всё больше и больше затягивалась, противник, судя по всему, недостатка патронов не испытывал. И тогда Вырубов в бессильной злобе выпалил из пистолета Верп в окно, откуда наиболее густо летели пули. И надо же такому случиться, что шипящая и плюющая в разные стороны искрами ракета вначале покрутилась внутри, а после воспламенила валявшиеся в комнате тряпки. Дым от неё быстро заволок всё помещение, и начавшийся пожар добавил свой столь знакомый запах гари. Этого цицикарцы не выдержали и начали в панике покидать здание, вопя о какой-то мифической «огненной звезде». В начавшийся хаос внесла лепту и подошедшая наконец артиллерия: выдвинутая на прямую наводку и расстреливавшая очаг сопротивления.

Нет, полковник Ван не считал себя проигравшим, через южные ворота он попытался контратаковать, ударив в тыл чересчур возомнившим о себе русским. На роту Суботина наступал отряд «боксёров» в триста голов, по его мнению, этого хватит, чтобы связать её боем. Риск был велик, ведь он оголял весь участок, оставляя лишь немногим более полуста солдат и сотню «боксёров». Но бездействовать означало отдать всю инициативу противнику.

– Куды, в душу мать! – рычал Афанасий, видя, как этот сопляк, наплевав на пули, вылез из неглубокого окопчика. – А ну назад, сгною… дурак!

Петька, поняв, что перегнул палку, словно ящерица, буквально стёк обратно.

– Патроны не жечь понапрасну!

Ротный фельдфебель, убедившись, что его приказ выполнили вошедшие в раж стрелки, неторопливо стал выцеливать пытавшихся подползти поближе «боксёров». Те, уже наученные, что переть, размахивая железками на вооружённую современным оружием армию – обыкновенное самоубийство, затеяли перестрелку…

– Хм. – Суботин с некоторым недоумением смотрел, как до двух с половиной сотен солдат, посланных полковником для удара во фланг, в данный момент азартно перестреливаются с оставленным прикрывать ворота взводом.

Идти вперёд они явно не желали, нет сомнений, пара снарядов, выпущенных трофейными крупповскими пушками, сыграла свою роль. Но не так, чтобы при потере не более четырёх человек залегать! И если ему не изменяют глаза (в бинокль, правда), то сюда уже подходят части охранной стражи. Ан нет, не один я такой глазастый, похоже, вон те увидели их гораздо раньше… Ой, что сейчас будет! Кавалеристы вырубят всех, уж больно кровью замарались, что «боксёры», что солдаты…