Проклятие тангеры - Юлия Аксенова

– Да? – удивился Костя. – А я с ней разговаривал! То есть… – Он почему-то смущенно опустил глаза и покраснел. – Ну да, не наяву. С ней можно и мысленно, если очень нужно.

И он замолчал, явно не настроенный продолжать.

Неожиданно у столика оказался Травкин с большим подносом, полным чашек.

– Я решил, что нам всем пригодится еще кофе!

Принялись расставлять угощение. Оказалось пять чашек.

– Тебе не многовато будет две? – встревожилась Ирина.

– Я не себе – Ксении.

– Надо отнести и помахать чашкой у нее перед носом, чтобы скорей проснулась и присоединилась к нам! – заявил Рогов.

– Она сегодня сделала самое важное дело. Пусть спит, – мягко улыбнулся Травкин.

И Наташа сильно усомнилась в его эзотерической девственности.

– Послушайте! – воскликнула она под влиянием новой идеи. – А что, если сама Оксана своим каким-нибудь там астральным телом принимала облик других женщин и… вот это все творила? От обиды, чтобы отомстить Измайлову?

– Оксана танцевала на уроке, когда Тангера высасывала жизнь из бедняги Николая, – возразил Виталий. – Я все время ее видел, она не исчезала. А тебя она ударила каблуком на милонге – сразу после танца именинника, когда Юшко только вошел во вкус танца с Тангерой. Я правильно понял твой рассказ?

– Да.

– Она каким-то образом впустила в наш мир эту тварь. Вот с чем я бы согласился!

– Я знаю каким! Она, наверное, хотела задобрить дух огня.

Наташу поразило, как раньше не вспомнила. И она подробно рассказала о шаманском обряде жертвы огню, совершенном Оксаной в староновогоднюю ночь.

Рассказ произвел впечатление. Его не обсуждали. Многозначительно покачали головами, и воцарилось задумчивое молчание.

– Итак, она родилась в огне камина в подвале «Витанго», – неожиданно подала голос молчаливая Ирина. – Каким образом она перемещалась с одной милонги на другую? Москва не маленькая. В ней блуждают люди, блуждают, говорят, и духи. Сколько рассказывают о сущностях, навсегда заплутавших в метро!

Травкин не поднял глаз, лицо стало непроницаемым. А Наташа подумала, что Ирина умеет задавать вопросы, достойные своего возлюбленного.

– А просто подсаживалась и ехала, – протянул Рогов и стал ждать, когда присутствующие попросят разъяснений.

Пришлось доставить ему такое удовольствие, и Виталий продолжал:

– Я уверен, чувствую, что со вчерашнего вечера она ехала на мне. Но показаться во всей красе могла только под музыку танго, под которую вышла на свет.

– Как ты почувствовал, что она подсела на тебя? – не унималась Ирина.

Виталий задумался и ответил уже неохотно:

– Мне попадались странные дорожные знаки. Таких не бывает. Я бы назвал: «знаки сопровождения». И вообще был в депрессии… Пакостно вспоминать. Забыть хочется.

– Прости, я больше не стану тебя теребить, – поспешила успокоить Ирина. – По крайней мере, пока мы все не успокоимся.

«Она, оказывается, с характером: упрямая!» – отметила про себя Наташа.

– Кофе остыл, – тихонько заметил Рогов, потрогав чашку Ксении.

И Наташе показалось, что все, так же как она, с завистью посмотрели на глубоко спящую.

* * *

До окончания милонги полтора часа, в чашках дымится крепкий кофе, течет бурный и переменчивый поток беседы. До окончания праздника надо успеть ответить на единственный вопрос: с кем ехать домой?

Домой – это именно домой! В свою квартиру, где мирно спят мама и папа, в родную ванную, в собственную уютную одинокую постель. Чтобы как следует выспаться, понежиться, прийти в себя. Но точки над «i» расставляются этой ночью. Кто повезет ее до дому, тот и останется в ее жизни… до конца дней? на ближайшие полгода? на следующие сутки? Виталий? Костя? Конечно, Костя! Или Виталий?

Долгожданное решение ниоткуда не приходило, не вытекало ни из каких соображений, и тело отказывалось делать выбор. А сердце, голос которого Ксения старалась расслышать сквозь мелодию «Кумпарситы», шептало давно знакомые, давно любимые, но казавшиеся прежде малопонятными стихи:

Так будет любовь недостойным и сирым,

А ежели сеять сквозь крупное сито,

То сколько замерзнет в пустынной ночи?

Ее раздарю, только, разум, молчи!

Не спрашивай меры и права, поскольку

Любовь не сверяется с картой морскою

И с планом, и верной тропой не идет,

И, может, умрет,

Когда солнце взойдет[7].

«Кумпарсита» растворилась далеко вверху, под высоким потолком бывшего заводского цеха, а стихи остались на губах. Ксения заканчивала шептать:

И, может, умрет,

Когда солнце взойдет.

И принималась твердить сначала:

Так будет любовь…

– Слушаю тебя, Оксана!

Виталий сразу заглушил радио и продолжал одной рукой аккуратно направлять автомобиль по узкому проселочному шоссе.

– Я ни о чем не знала, – заявила Оксана решительно. – Я никому не желала зла настолько сильно! Поверь мне!

– Я-то здесь при чем?

Виталий для убедительности даже вздернул бровь, хотя девушка не могла его видеть.

– Мне среди ночи позвонил Валентин и злобно сказал, что ты уничтожил демона, которого я напустила ради мести на его фестиваль. Он рассказал о смертях. Я не знала!

Виталий пожал плечами.

– Я же тебе рассказал про Лео. Ты сказала, что не можешь его простить даже посмертно.

– Да, – смутилась собеседница. Помолчав, она продолжала: – В среду я пришла на урок и узнала про Рому. Я рыдала следующие три дня, понимаешь?!

– Я понял, что ты никому не желала ничего плохого, – ответил Виталий, не без тайного злорадства подпустив немного иронии.

– Я правда не колдовала! – взвилась Оксана.

– Я понял, – повторил Виталий еще спокойнее и двусмысленнее.

– Валентин напугал меня. Он сказал, что я, уходя, прокляла его и всех. – Голос Оксаны вдруг стал тихим и грустным. – Но я ничего такого не говорила. Я не произносила проклятий. Зачем бы я тогда пришла в среду? Знаешь, что такое приходить в проклятое место?!

– Ты сказала ему, – напомнил наблюдательный Виталий, – «от тебя уйдут все».

– Я имела в виду, что у него неправильная политика, что он не любит людей и не дорожит ими, что нельзя брать деньги и ничего не отдавать взамен.

– Ну, – усмехнулся Виталий, – что сказала – все твое.