Небо без звезд - Джоан Рэнделл

Алуэтт обхватила шкатулку пальцами. И стиснула изо всех сил. Так, что углы врезались в ладонь. И боль в груди вдруг сменилась каким-то новым чувством. Чем-то жарким, жгучим, гневным.

Как же это ей надоело!

Вечные секреты.

Тайны.

Вырванные листы.

Спрятанные шкатулки.

Ей нужны были ответы. Причем прямо сейчас.

Алуэтт отбросила шкатулку и схватила отцовский чемодан. Перевернула, разбросав все его содержимое по кровати. Грубо обшарила кожу и материю, отыскивая потайные карманы, складки, трещинки.

Ей хотелось выкрикнуть в лицо отцу: «Что еще ты от меня прятал? Какие секреты скрывал?»

Теперь кровать Гуго Торо выглядела так, будто по ней пронесся смерч. Одежду разметало во все стороны. Но Алуэтт было уже все равно. Она лихорадочно искала, шарила, ощупывала каждую вещь, не пропуская ни одного квадратного миллиметра.

Пока не наткнулась вдруг на холодный твердый металл. Что-то было завернуто в старую рубаху.

Алуэтт вытащила длинный, заостренный на одном конце предмет и сжала его в руках.

Она знала, что это. Никогда прежде не видела, но читала про свечи в одной из книг Первого Мира. Восковой стержень, а сверху огонек – люди пользовались ими до появления электрического света.

– Подсвечник.

Едва она выговорила это слово, как что-то отдалось в памяти, как эхо из прошлого.

«Держи подсвечник, ma petite. Не отпускай. Ты понимаешь? Это важно. Смотри не урони».

И в одно ужасное мгновение Алуэтт вернулась на холодную твердую землю, где они бок о бок с отцом лежали под нависающей скалой.

Это же воспоминание явилось ей вчера на лестнице, где она пряталась от дроидов. Но тогда оно было смутным и неуловимым. А теперь, когда пальцы коснулись гладких боков подсвечника, ей вдруг открылось больше. Словно скрывающий прошлое туман поднимался и редел, обнажая забытые подробности.

Алуэтт едва ли не ощущала кожей жесткую землю, холодную сырость, просочившуюся сквозь одежду. Она чувствовала, как колотится вплотную к ее сердцу сердце отца.

Ему тоже было страшно. Но почему?

Потому что он бежал.

От чего-то.

От кого-то.

Она рассматривала подсвечник в своей руке. Поблескивал тонкий титановый стерженек, вырастающий из шестигранного основания. Алуэтт вертела его в руке, вглядываясь в сложный цветочный узор, искусно выполненный по металлу. Какой же этот подсвечник тяжелый и холодный! Да. Наверняка очень старый.

И тоже краденый?

Не потому ли они бежали? Потому что отец его украл?

Но зачем ее отцу мог понадобиться подсвечник?

На Латерре ему не найти применения. Когда Комитет сохранения человечества открыл систему Дивэ, было решено не брать с собой в новый мир огонь. Его сочли слишком летучим и слишком опасным. Особенно после того, как эта грозная стихия в Последние Дни поглотила половину Первого Мира.

Алуэтт крепко обхватила подсвечник руками и зажмурилась, впуская воспоминания из темноты под веками. Она по-прежнему видела лишь отдельные клочки и обрывки, но сейчас они стали больше. Она помнила, как болели ноги. Как ступни в башмачках буквально пульсировали от боли. Она крепко сжимала подсвечник маленькими ручонками. Сердце у нее колотилось не только от страха, но и от ужасной усталости. Она плакала от боли, слабости и ужаса.

И тогда отец прижимал к губам дрожащий палец: «Тсс, ma petite. Тихо, тут нельзя шуметь».

Они бежали. Они прятались.

Открыв глаза, Алуэтт обвела взглядом тяжелые каменные стены Обители.

Да что же это, от кого они до сих пор прячутся?

Страх ворвался девушке в душу, заставив ее задрожать и подавиться собственным вздохом. Она бросила подсвечник на груду одежды и принялась как попало запихивать все обратно в чемодан. Лишь бы только поскорее покинуть комнату отца. Скрыться от воспоминаний. От страхов. Каменные стены теснили ее, грозили раздавить. Казалось, та темная холодная ночь догнала Алуэтт и окружила ее со всех сторон.

Ее отец – каторжник.

Беглый каторжник.

Теперь она почти в этом не сомневалась.

А кто же в таком случае сама Алуэтт? Его сообщница? Или заложница? Ничего не видя от слез, девушка сгребла последнюю охапку одежды, втиснула в чемодан. Забытый подсвечник скатился с тряпок и полетел на пол.

Опустившись на колени, она подобрала его дрожащей рукой. И только крепко ухватив за стержень, заметила трещинку в металле. Тонкий шовчик там, где только что все было гладко.

Разбился.

Это она его сломала.

– Нет-нет-нет, – шептала она, вертя подсвечник так и сяк, пытаясь свести обломки воедино. Но трещина от ее усилий только расширялась.

Раскрывалась все шире.

И тогда, всматриваясь в трещину, отчаянно соображая, как бы все поправить, Алуэтт вдруг сообразила, что трещина выглядит… сделанной нарочно. Подсвечник не разбился, а открылся, как коробочка.

Алуэтт склонила голову к плечу: паника легко уступила место любопытству.

Взяв подсвечник за два конца, она потянула в стороны, пока не услышала, как щелкнул внутри какой-то механизм.

И тут Алуэтт буквально задохнулась от хлынувшего ей в лицо зеленого сияния.

Шатин впервые оказалась в круизьере. Он и изнутри был весь гладкий и роскошный, словно продолжение Гран-паласа. Стены облицованы сплошным черным пластиком, отполированным так, что ни царапинки не видно. Усаживаясь, Шатин погладила рукой мягкую обивку. Никогда она не касалась такой мягкой кожи.

– Первый раз в круизьере? – ворвался в ее мысли голос Марцелла, и она, обернувшись, увидела, что парень с улыбкой наблюдает за ней.

У Шатин разгорелись щеки. Она спрятала ладони между коленями и откинулась на сиденье.

– Шутишь? Я целыми днями в них разъезжаю. Сегодня ровно тысячный раз.

Марцелл ей, конечно, не поверил:

– Пусть будет так.

Сев напротив, он обратился к машине:

– Мы готовы.

В ту же секунду круизьер словно бы подскочил на пять метров. Шатин в полном ужасе крепко вцепилась в первое, что подвернулось под руку, отчаянно стараясь задушить так и рвавшийся из горла визг.

Когда ощущение падения прошло, она увидела, что держится за колено Марцелла. Тот, встретив ее взгляд, шевельнул темной бровью, и девушка поспешно отдернула руки, оставившие заметную складку на его форме.

Шатин хотела было свободно откинуться на сиденье, но круизьер уже мчался вперед. Она качнулась и раскинула руки, пытаясь восстановить равновесие.