Тридевятое царство. В когтях белого орла - Денис Новожилов

Но это были отличия невеликие, мало ли среди людей дураков, что думать не умеют… Лютополк просто был иначе устроен. Взять, например, возраст… У волков ведь как? Молодую здоровую жертву поймать непросто, волки ловят старых, больных и молодых совсем. Почему люди считают недостойным обижать стариков, детей и раненых? Волку в нем это было вовсе не понятно, так как именно их и следует давить, с волчьей точки зрения. А это странное отношение к детям? Волчица в два года готова выносить потомство, а уж резвиться с ней можно и того раньше. Русичи же детей оберегали, чем вызывали особую нелюбовь Лютополка. И ведь есть же нормальные люди… Однажды с Даниилом они были в шамаханском царстве, решали какой-то торговый вопрос. Так там в гаремах дети были частыми гостями, а уж с малолетними рабынями можно было вытворять и вовсе что хочешь. Русские же зверели, когда речь шла о защите детей. Так что свою страсть к самкам помоложе воевода вынужден был прятать. Люди здесь таких пристрастий не понимали. Даже Даниил избил его смертным боем, когда один из таких случаев выплыл наружу, а галицкий князь своему ручному волку многое прощал.

А вот причинять другим боль любила именно «тень», это у него было человеческое. Зверю все равно, больно жертве или нет, хотя тоже не каждому. Коты, как он знал, тоже любили мучить своих жертв, но не волки. В эти редкие моменты верх брала «тень». Он мог мучить жертву расчетливо, в трезвом рассудке, наслаждаясь криками боли. Это раздвоение сознания его удручало. Сам Лютополк был где-то в глубине, спрятавшись и от страшного волка, и от жестокой и расчетливой тени, он боялся и ненавидел их обоих, но без них не мог, ибо они и были его частями. Интересно, у Вольги тоже множество сознаний сидит в голове? Интересно, как себя чувствуют осетр или лебедь. Как можно держать в себе столько сущностей и не рехнуться? Ах да, богатыри не могли сойти с ума…

В последнее время зверь страстно хотел самку, и здесь его неожиданно поддержал теневой сосед, но этот хотел не просто самку, он хотел лучшую самку, породистую и молодую. На молодой княгине одноглазый воевода буквально помешался, он вожделел ее каждое мгновение. Зверя манили молодость и порода. У волков в стае вожак всегда выбирает самую лучшую самку, которая даст самое лучшее потомство. Волк в нем чуял, что лучшее потомство можно получить от нынешней властительницы Тридевятого царства. «Тень» легко с ним соглашалась, отец княгини был сильным вожаком, дед – еще более сильным. Порода манила обе его части одновременно, а эти двое редко между собой соглашались. Вот только получить объект вожделения оказалось не так просто. Первый натиск юная княгиня отбила легко, но кто сказал, что он будет последним?..

«Тень» в свойственной ей манере разработала хитрый план. Надо стать таким, каким Аленка видит свой идеал мужчины. Юные девицы обычно рисуют себе этот образ со своего отца, тем более князь Владимир был примером достойным. Мудрый, сильный, спокойный. Как раз такой, каким Лютополку никогда не стать. Но можно таким притвориться. План был совсем неплох, за исключением того, что занимал немалое время, вот только зверь ждать не умел и не желал. Зверь желал получить добычу как можно скорее, и в спорах волк всегда оказывался победителем. Все что нужно – это устранить ее защитника, проклятого Колывана. А там можно будет просто взять добычу, быстро и решительно. К сожалению, этот единственный пункт был сопряжен с нешуточными трудностями. Верный союзник в вопросе уничтожения любых богатырей здесь отказывался идти ему навстречу. Баюн и слышать не хотел об убийстве Колывана. Обычно проще всего кого-то оклеветать, но в вину однорукого богатыря никто не поверит. Отравить его тоже невозможно, а убивать оружием слишком опасно. Стрелу тот переживет, а в ближний бой с богатырем лезть дураков нет. Как его извести? «Тень» могла бы что-нибудь придумать, но после того как ее план отвергли, демонстративно отказывалась это делать, а волк придумывать планы не умел. Оставалось только ждать: возможно, случай еще представится, и тут уж зверь не растеряется.

Прошло уже несколько дней, а Киев все еще оставался в руках бунтовщиков. Несколько улиц выгорело подчистую, многие другие были забиты телами убитых: сминая район за районом, войску галичан так и не удалось рассечь оборону восставших. Самые жестокие бои развернулись на подходах к северному арсеналу, за который перуновцы дрались особенно отчаянно. Буквально каждая улица и переулок были перегорожены завалами и баррикадами, и штурм каждой не проходил без жертв. За последние дни галичане уже научились подбираться к баррикадам, спрятавшись за стеной щитов, и когда до супротивника оставалось совсем немного, ратники резко поднимали щиты, и сквозь их ряды на баррикаду обрушивалась штурмовая команда с топорами. Сбив бунтовщиков с верха баррикады, смельчаки ждали, пока остальная часть штурмующих поднимется наверх и выстроит стену щитов, после чего, шагая строем сверху вниз, добивали остальных. Тем не менее соперник не сидел сложа руки. В последнее время свою силу показали жрецы, которые тоже кое-что умели. В узком проулке воинов вдруг окутал странный туман, и из ниоткуда стали появляться ужасные чудовища, одно другого страшней. Битва кипела яростная, а когда туман рассеялся, ратники обнаружили, что сражались друг с другом, порубив немало своих товарищей. А еще этот мерзкий моросящий осенний дождь… Почему-то он шел только над позициями галичан, не иначе и тут не обошлось без колдовства. И все же войска продвигались, хоть и медленно. Обычному мужичью состязаться с опытными воинами было непросто, те неуклонно брали верх. Сейчас воинство подошло уже почти к самому арсеналу, оставалась одна последняя баррикада. Взятие арсенала обусловит конец восстанию. Возможно, зря он потратил время на взятие тайного двора, будет ли полезен его хозяин – станет видно в будущем. А даже если бунтари арсенал сожгут, все одно без пополнения оружия и стрел им станет туго.

Впереди стоял командир первого полка по прозвищу Еж. Прозвище ему подходило, был он такой же колючий и неуживчивый. Но Лютополку этим и нравился, в своем войске он собрал целую стаю, и Еж был в этой стае его правой рукой.

– Ну как тут дела?

– Как сажа бела, – бросил Еж сердито и сплюнул на мостовую, – смотри сам, как они там укрепились. И дома по бокам от баррикады ими заняты, уже небось и масло там кипящее держат, нас ждут.

– Спалить бы их… – протянул Лютополк, внимательно оглядывая расположение бунтарей.

– А то ты один такой умный, – снова разозлился Еж, его колючий характер не давал ему ужиться мирно ни с кем, – это тебе не трущобы, тут бояре жили, дома из камня. Их неделю разбирать по камешку придется, на совесть строили.

– Значит, погоним на штурм воинов, – вздохнул Лютополк, – куда деваться…

– Давай, чего там, – разъярился полковник снова, – у нас же ратников немерено! А этих положим – нам новых пришлют. Пришлют же, а?

– Сам знаешь, что нет.

– Да в том-то и дело, что знаю. С нами считаются, пока нас много и мы сильны, а если мы на этих баррикадах проклятущих всех ребят положим, кому мы станем вообще нужны?

– Все верно говоришь, вот только делать-то что? Предложения есть?

– Леший его знает, что делать, – снова сплюнул на землю командир, – не знаю я. Парни в последнюю атаку уже не слишком охотно шли, мы в ней пятерых потеряли. Вот только тут так просто не получится, здесь нас совсем больно бить будут. То, что грабить город можно, – это хорошо, это парней подстегивает. Ну и девка, если какая на глаза попалась, тут уж сама виновата. Кабы не это, все наше воинство уже разбежалось бы. А сейчас парни хотят не арсенал этот брать, который проклятая крепость, а в купеческий квартал идти.