Тубплиер - Давид Маркиш

– И давно это письмо пришло? – как бы невзначай, как о чем-то второстепенном спросил физик-теоретик.

– Вчера, – дала справку Лира Петухова и тряхнула коротко стриженными волосами с ранней сединой.

– Бывает, что и там, – указал взглядом в потолок, вверх, физик-теоретик, – иногда ошибаются. Может, недоглядели…

– Ну, пошли дальше, – сказал Мика Углич. – Значит, «…не дотянутся. Так или иначе, у меня сложилось впечатление, что этот московский товарищ – семейный наверняка человек, может, уже и дед – всеми силами хочет, как говорится, спустить это наше „дело“ на тормозах, обойти его, что ли, стороной. Я, конечно же, не допускаю ни на миг, что он неуверенно блуждает в поисках истины, держа перед собою, как фонарь, собственную совесть. Нет, не совесть его тревожит. Что же тогда, друзья мои? – Мика, словно бы ожидая ответа на вопрос автора письма, взыскующе оглядел гостей. – Какая-то бытовая, человеческая тревога его сосет. Он не хочет влезать в эту смехотворную историю, затрагивающую его интересы – может, служебные, может, личные. Железный винтик системы – тот бы не поколебался ни на миг. А этот домашний дядька колеблется и упирается, и это говорит мне о том, что что-то человеческое в нем осталось, как ни странно. Из его довольно-таки нелепых рассуждений явствовало, что наша болезнь отрицательно влияет на психику, все мы, таким образом, немного тронулись умом и поэтому склонны к совершению неадекватных поступков – например, игру в древних рыцарей и создание нелегального профсоюза. Поверьте мне, я готов был проголосовать за это вольное предположение обеими руками, лишь бы не посадили в тюрьму и не отправили в сумасшедший дом! Впрочем, он и психушкой не грозил, а упирал на то, что по месту работы прогрессивная общественность нас непременно осудит за глупое поведение». Закончив чтение, Мика отложил письмо, выпил залпом рюмку коньяка и снова налил.

– Человечный он или нет, – после глубокой паузы заметил физик-теоретик, – но неприятности нас ждут. Всех.

– Без исключения, – охотно согласился поэт-переводчик. – Тут и на картах гадать не приходится. Посадить не посадят, но кровушки попьют.

– А вы, как я погляжу, оптимист! – усмехнулся микробиолог Коган. – Напомните-ка нам, Мика, что он там писал о бюстике основоположника.

– Тут он ограничился намеками, наш Сережа, – сказал Мика Углич. – Бюст упал с горы, но не без посторонней помощи. Вроде бы Сергея и его монахов к этому падению не пристегивают. Во всяком случае, напрямую.

– Хотя его и записали в сумасшедшие, – как нож в масло вошел в разговор математик и энергично ладонью о стол шлепнул, – но не до такой же степени! Вы только представьте себе: ночь, ветер, дикие какие-то горы – и наш Сережа Игнатьев, профессор, специалист по ганзейской торговле, крадется к бюсту вождя и учителя с колуном в руках!

– Живописная картина, – кивнул поэт-переводчик. – Но только не с колуном, а с кувалдой.

– Это вы на Лубянке будете уточнять, – жестко сказал математик. – Может, они вам дадут поблажку за точность.

– Колун, кувалда – какая разница! – раздраженно воскликнул микробиолог Коган. – Главное, чтоб сбрасывание бюста выделили в отдельное производство. Это куда лучше – вы уж мне поверьте.

– Кувалда, кувалда, – продолжал настаивать на своем поэт-переводчик. – Говорю вам как филолог. В чем, в чем, но в словах-то я понимаю. «Колун» несет в себе заряд эмоциональности, это – да. Но откуда высоко в горах взяться колуну? Его и в лесу сегодня днем с огнем не найдешь, разве что в музее.

– А кувалда откуда там возьмется? – язвительно спросил микробиолог Коган.

– Ах, оставьте! – сказала Лира Петухова, впрочем, без всякой досады. – Заранее можно все, что нужно, привезти и припрятать.

– Лом! – высказал свое мнение практичный Мика Углич. – Тут нужен лом. Просто, удобно. И достать легко.

– Откуда вы знаете, Мика, что лом легко достать? – с сомнением в голосе спросил микробиолог Коган. – Когда вы в последний раз держали в руках лом?

– Если бы я вел дневник, – парировал Мика, – я бы дал вам точный ответ. Но дневник в наше время ведут только безумцы. А я…

– Да прекратите вы! – прикрикнула на дискутантов Лира Петухова. – Это же форменный сумасшедший дом!

Уже наутро один из участников петуховского застолья передал подробный, исполненный безупречным языком отчет, подписанный кодовым именем Тюлень, своему куратору из Комитета государственной безопасности. В обстоятельном доносе Тюлень информировал о том, что реакцией петуховцев на письмо Сергея Игнатьева из туберкулезного санатория «Самшитовая роща» явилось опасливое уныние и на этом мрачном фоне острая дискуссия собеседников о значении и скрытом смысле отдельных слов напоминала концерт самодеятельности в сумасшедшем доме.

С интересом прочитав отчет, куратор приказал помощнику сделать с него копию и отправить документ полковнику Шумякову, командированному в очаг событий, в Эпчик. Общая политическая обстановка, допускающая, по указанию высокого начальства, некоторые идеологические послабления, не способствовала раздуванию всей этой истории о профсоюзном подполье – тут за служебное усердие можно было и по шапке получить. Куда спокойней представить этих туберкулезников как компанию законченных придурков, занявшихся от санаторной скуки не своим делом. Такое и со здоровыми может случиться, надо же вникнуть и понять…

Сброс скульптуры, известно чьей, тревожил лубянцев куда жарче. Для начала преступное происшествие было засекречено самым тщательным образом. И теперь поймать и прижать беглого Мусу представлялось безотлагательным следственным действием – но ведь пойди отлови его в горах! Уже пробовали…

Нельзя сказать, что, узнав от Семена Быковского о его разговоре с московским полковником, Казбек в его Ближнем шалаше испытал прилив беспокойства. Скорее наоборот: приятное чувство удовлетворения от проделанной работы медленно, слой за слоем наполнило его до краев. И к вызову в Эпчик, в РО КГБ, последовавшему вслед за тем разговором, Казбек был снисходительно готов.

Сидя торчком на узком деревянном стуле, Казбек поглядывал на полковника, утвердившегося по другую сторону стола, без особого интереса. А полковник Шумяков, не теряя времени, взял быка за рога:

– Кто сбросил Владимира Ильича Ленина в обрыв? Отвечай!

– Я, начальник, на дороге работаю, – пожал плечами Казбек, – ничего не знаю.

– По этой твоей дороге люди ходят, а не бараны, – привел аргумент полковник, – ты с ними разговоры ведешь, то да се… Кто сбросил, я спрашиваю!

– Кто сбросил, у того и спрашивай! – отрезал Казбек и папаху, лежавшую на коленях, двумя руками водрузил на голову.

– Сними головной убор, – приказал полковник. – Ты в помещении находишься, а не в лесу.

Казбек не спеша подчинился и сидел молча, дожидаясь вопроса.

– Ты Мусу давно видел? – спросил Шумяков. – Он по твоей дороге ходит, нам это известно.

– Какого Мусу? – вопросом на вопрос ответил Казбек.