Ведьма княгини - Симона Вилар

Под утро в лесу неожиданно началась такая буря, что дым стало загонять обратно в избы. Из-за свирепствовавшего ветра с дверных проемов не отбрасывали шкуры, да и рассвет настал такой темный, что пришлось опять зажечь лучины. Милюта сидел в углу над телом мертвой супружницы и маленьким тельцем мертвого сына. Старался бодриться:

— Я-то не стар, еще жену могу взять… потом, когда все уладится. Но эта у меня была верная подруга и хорошая хозяйка.

Он все же всплакнул немного. А потом к нему подсел Свенельд, стал уговаривать отнести обернутые в шкуры тела в колдовскую чашу. Не сидеть же с мертвыми у очага, когда вокруг вечно голодная нежить шастает? Может, бурю они и наслали. А так, отдав им на съедение свежую мертвечинку, можно и успокоить лесных духов, усмирить ненастье, из-за которого они не могут тронутся в путь. Вот Свенельд и уговаривал Милюту, приложив все свое обаяние и красноречие, напомнил, что всегда ценил его за смекалку и хорошую службу.

— Даже сапоги, что на тебе, я сам тебе некогда подарил. Забыл, что ли? — похлопывал он по плечу понуро сидевшего древлянина. — Как все уладится, вновь служить мне будешь, вновь товары через тебя пойдут.

Когда это будет? И Милюта повторил сказанные недавно слова Малфриды:

— С дикой силой всегда так: призвать ее гораздо легче, чем потом укротить.

— Соображаешь, — согласно кивнул Свенельд.

Вскоре сородичи Милюты без всяких обрядов отнесли мертвых в чащу. Вернулись почти бегом, стараясь не слушать, как сзади что-то урчит и хрустит, ревет и чавкает. На Милюту никто и поглядеть не мог, такой несчастный вид был у этого некогда весельчака и балагура. Да и прочие жители погоста ходили мрачнее темного неба над головой. Подумать, какие времена настали! Ранее они оберегали тела сородичей от нелюдей, сжигали их на светлом огне, чтобы отпустить душу в Ирий. Иначе мертвые могут затаить обиду на сородичей. Но в селении так давно никто не умирал и никто не родился, что теперь древляне сами не знали, чего и ожидать.

Свенельд же ожидал, когда все утихнет. Ему было неспокойно. Судя по тому, как лес мешал проехать посольству, Мал и его волхвы устали ждать ответа и решили, что княгиня отвергла сватовство. Вот кудесники и оградили древлянскую землю такими чарами. Следовало дать им понять, что Ольга смирилась и едет к жениху.

— Я поеду с вестью, — вызвался гридень Стоюн. Спокойно стал надевать клепаный шлем варяжского образца с наглазьем. — Я тут частенько ездил, дорогу найду. Крест честной и вода святая со мной, она оградит меня, если что. Пусть только кто из местных со мной поедет, подтвердит, что везем княгиню.

Ехать со Стоюном неожиданно вызвался сам Милюта.

— Тошно мне тут, хоть в пути тоску развею. Да и в глаза князя хочу поглядеть, увидеть, как он теперь живет… когда на свое племя согласился наслать такое бедствие…

«Хорошо бы все древляне так думали», — решила про себя Ольга, наблюдавшая за сборами. Когда и Стоюн и Милюта уже взгромоздились на коня, Коста подал им мешочек с волотовой травой, которая позволит им видеть нежить.

Но Стоюн кивнул в сторону спутника: ему, мол, давай. Сам же вдруг достал из-за пазухи небольшой крест на цепочке, поцеловал уважительно, прежде чем засунуть обратно.

Малфрида это заметила, подскочила к Свенельду, почти рванув его к себе за развеваемый ветром плащ.

— Никак твой Стоюн христиан?

Свенельд молча вырвал у нее полу плаща.

— Что с того? У меня в дружине таких немало. Они ведь помнят, как нам некогда в этих чащах святая вода помогала, вот и уверовали.

— Да ведь христиане… — ее едва не трясло, губы брезгливо кривились. — Да ведь христиане эти… Тьфу на них! Мерзость!..

— И это все, что скажешь? — усмехнулся Свенельд.

Малфриде понадобилось усилие, чтобы подойти к отъезжавшим. Старалась не смотреть на Стоюна, когда говорила:

— Учти, встретишь волхвов Мала, в глаза им не смотри. А о том, что с послами его сделали, даже от самого себя утаивай. Чтоб не вызнали помыслы твои. Поэтому можешь молиться про себя. Волхвов ваша молитва… Ну в общем, они сразу от тебя шарахнутся, если почуют. Может, это не так уж и плохо, что поклонника распятого отправляют, — закончила больше для себя.

Стоюн видел ее брезгливую гримасу, но лишь согласно кивнул. В отверстиях наглазья его светлые глаза казались темными. И он только и сказал в сторону Свенельда, чтобы тот позаботился о его Светланке и сыне, если с ним что случится.

— Обещаю, — прокричал Свенельд сквозь завывание ветра. И добавил: — Ничего худого с ними не приключится. Ты ведь Малу долгожданную весть принесешь, он тебя за это даже наградить захочет.

Сказал это и хлопнул по крупу гнедого, на котором сидели Стоюн и Милюта. Но сам еще долго стоял, глядя им вослед: Стоюн был его верным человеком, опытным десятником и проверенным не в одном походе другом. И случись с ним что… Еще одна причина будет отомстить древлянам.

Ветер бушевал весь день. Лес шумел. Огромные деревья раскачивались, склоняясь друг к другу, где-то в чаще что-то валилось. Из зарослей порой доносились еще какие-то странные звуки — обрывки пронзительных криков, рев не то лесного зверья, не то нечисти. Слышалось множество голосов, резких и визгливых, точно целая свора леших готовилась накинуться на жалких человечишек, которые оказались в их власти. У людей леденела кровь от этих звуков, однако крепились, старались отвлечься за разговорами, разогревали еду да расспрашивали местных об их житье под властью Чернобога. Ругали древлянского князя, но местные даже не спорили, кто отмалчивался, а кто и кивал согласно. Прибывшие русичи не выглядели грозными мстителями за своего князя, хотя и должны были… Может, и впрямь колдовство их так усмирило, а может, они и не враги. И хотя среди древлянского племени и ходили рассказы о былой вольнице, все же и под Русью жили как-то. По сравнению с тем, что сейчас творится, — хорошо жили. А сейчас — эх… Вот и сидят теперь древляне сиднем, боясь носа высунуть за околицу, а нежить вторгается в обжитые места, повалили привычные обереги с черепами на шестах, воют, щелкают в лесу, когда селяне опахивают свои жилища. Волхвы предупреждали, чтобы селения опахивали, и очерченная лемехом борозда и впрямь удерживает нежить в чаще. Но вот надолго ли?

К ночи буря как будто стихла. Вмиг. Люди и не заметили когда. Только что все ревело и шумело — и вдруг тишина. А к добру это или к худу, никто не знал.

— Молока дайте домовому, подзадобрите, — подсказала Малфрида. — Домовой с духами чужими сладит, если захочет. Я потом сама с ним схожу к чаще, пусть для меня выпытает у нечисти, что там и как.

Ольга раньше и представить не могла, что своими глазами увидит, как выползет из-под скамьи лохматый темный человечек, подбежит на четвереньках к поставленному у порога блюдцу, примется лакать. Когда на миг оглянулся, зыркнул на княгиню, той едва дурно не сделалось: уж так похож был лицом домовой на Милюту, что, казалось, тот сам вернулся украдкой и теперь шалит в доме.