Волосы. Иллюстрированная история - Сьюзан Дж. Винсент

Ил. 4.22. Солдат зазывает. Вербовочный плакат времен Первой мировой войны. 1915

В октябре 1916 года предписание отменили, и ношение усов в армии официально стало необязательным, хотя они оставались обычной и типичной частью образа офицера[341]. Неясным остается то, какое влияние имела такая институционализация бритвенных привычек на жизнь после войны. Возможно, после пережитых ими ужасов она вызвала у демобилизованных еще большее неприятие волос на лице; но возможно, что верно и обратное: усы — в те дикие послевоенные годы — могли иметь коннотации долга, дисциплины, патриотизма и самопожертвования. Возможно, что в итоге имело место и то и другое, так как в течение 1920‐х и 1930‐х годов тонкие усы вовсе не были редкостью, хотя социальная практика гораздо больше склонялась к полному сбриванию растительности на лице.

Одной очень публичной сферой, где в послевоенный период усы действительно имели влияние, был киноэкран. Иконы золотого века кино задумчиво глядели на зрителей поверх своих гипнотических усов. Усы были визитной карточкой таких актеров, как Кларк Гейбл, Рональд Колман, Джон Берримор и оба Дугласа Фэрбенкса (ил. 4.23). Историк Кристофер Олдстоун-Мур предположил, что усы в этом воплощении представляли собой провокационную индивидуальность; с точки зрения исследовательницы Джоан Меллинг, исполнители ролей героев-любовников 1920‐х годов также были раскованными, страстными и чрезвычайно индивидуализированными, с «черными усиками, символом героической маскулинности»[342]. Эти экранные кумиры, возможно, играли тот род персонажей, к которым можно было бы применить знаменитое изречение: «безумный, испорченный и опасный» («mad, bad and dangerous to know»). Конечно, интересно рассмотреть субъект ставшего притчей во языцех описания Каролины Лэм в сопоставлении с этими более поздними культурными символами. Байрон на своем наиболее «корсароподобном» портрете (ил. 4.24) имеет почти сверхъестественное сходство с кинозвездами последующего столетия. Культивировавшийся на экране образ тщательно конструировался и контролировался как киностудиями, так и самими актерами. Например, киностудия Twentieth Century Fox, связав увеличение количества писем от поклонников обычно чисто выбритому Тони Мартину с появлением растительности на его верхней губе в фильме «Али-Баба едет в город» (1937), попросила актера снова отрастить усы, а Уоррен Уильям к 1932 году по требованию режиссеров отрастил и сбрил усы пять раз[343]. Долг перед поклонниками вступил в конфликт с долгом перед историей, когда Рональд Колман играл Клайва Индийского. Когда историческая достоверность одержала верх, и Колман решил сбрить свои фирменные усы, он буквально попал в заголовки газет. «Колман сбривает усы», — гласила статья в Daily Mirror, как и почти все остальные материалы, связанные с выходом фильма, включая простые киноанонсы, перечислявшие сеансы на неделю вперед. Таким образом, будущие зрители в мае 1935 года были предупреждены о том, чего ожидать, если они посетят кинотеатр Доминион: «„Клайв Индийский“. Рональд Колман — без усов — в великой исторической роли»[344].

Ил. 4.23. Кинокумир Рональд Колман и Вилма Бэнки в «Волшебном пламени». 1927

Возможно, однако, что тонкие усы — хотя они, в конце концов, не вносили существенных изменений в общий вид гладко выбритого лица, — лучше выглядели на экране, чем в жизни; они представляли собой кинематографическую фантазию, а не популярный фасон в реальной жизни. Недоброжелатели, в конце концов, сравнивали их с «куском обугленной веревки», «дополнительной бровью» или «фрагментом магнитной ленты»[345]. Со временем даже на экране дерзкое щегольство пошло на спад, и то, что казалось привлекательным и опасным, стало просто убогим. В Британии этот упадок характеризуется фигурой жулика, этого сального мелкого преступника, процветавшего в годы черного рынка во время Второй мировой войны (ил. 4.25). К 1950‐м годам, и, несомненно, под влиянием знаменитых усатых диктаторов Гитлера и Сталина, комический гений П. Г. Вудхауc мог написать: «Никогда не делайте записей, мой мальчик, и никогда не доверяйте мужчине с тонкими черными усиками»[346]. Совершенно гладкое лицо безраздельно воцарилось в качестве мужской нормы.

Ил. 4.24. Коварный соблазнитель лорд Байрон в албанском костюме. 1813. Холст, масло

Ил. 4.25. Актер Джордж Коул играет типичного жулика в фильме «Красотки из Сент-Триниан». 1954

Именно на этом фоне чисто выбритых гладких лиц произошел взрыв молодежной культуры конца 1960‐х годов, который стал, пожалуй, самым серьезным вызовом господствующей норме внешнего вида и традиционным нравам за всю историю. В то время как наиболее бескомпромиссные убеждения и практики движения хиппи активно разделяло лишь небольшое количество людей, стиль хиппи — одежда и цвета, прически и аксессуары — охватил молодые поколения по всему западному миру. В научной статье, написанной в течение нескольких месяцев после того, как феномен хиппи стал известен широкой публике в ходе знаковых событий «Лета любви» 1967 года, теоретик культуры Стюарт Холл провел тщательный анализ этого субкультурного течения. Одним из его утверждений было то, что хиппи не только создали стиль, но и «сделали вопрос о стиле как таковом политическим вопросом»[347]. Мы еще вернемся к стилю хиппи и тому, как он пошатнул статус-кво, в следующей главе, поскольку пристрастие хиппи к волосам на лице следует рассматривать в контексте роли волос (на голове, теле и лице) для их облика в целом. Здесь я хочу только заметить, что скорость, с которой бороды распространились среди молодежи всех мастей, и то, как их носили, были восприняты многими как отрицание традиционных ценностей.