Добровинская галерея. Второй сезон - Александр Добровинский

– Чуть больше двадцати семи… А что?

– По вашим вопросам дашь не больше пяти. Мало ли от чего мужчина может в постели кричать? Некоторые девчонки, например, втайне от клиентов сыплют куда надо кокс, потом его вместо носа «нюхает» другая слизистая, мужик «улетает», не понимая, почему его таааак разобрало, и не то что может кричать, а от жены уйдет, если что.

– Да? – Я представил себе любимую в виде шахтерки Донбасса, кидающую кокс в свою вагонетку под лозунгом «Даешь стране…». Стало дурно.

– Эсти, милая! Я покажу тебе одну девушку. Ее муж орет по непонятным причинам. Старая карга – мамаша хочет знать, что она с ним там делает. Разговоришь? Ну пожалуйста, по старой дружбе. Мне уже самому интересно.

На следующий день с цветами и тортиком мы входили в дом к старой калоше. Как ни странно, и сын, и его жена оказались симпатичными ребятами. Мало того, Эсти за столом быстро нашла общий язык с калошиной невесткой, и после ужина они весело о чем-то болтали и хихикали.

В машине, по дороге домой, бывшая Аля рассказывала мне чудную историю:

– Вы будете смеяться, мой дорогой адвокат, ребята любят друг друга. Все остальное – шоу неумеек. Частично для того, чтобы родители быстрее достроили дом, и все такое. Как только все будет готово, они смоются от этих коммуняк по мановению волшебной палочки. А ругань – это часть мистификации. У них все в порядке. Но просили мамаше их не выдавать. Обещаете? Расскажите ей что-нибудь душераздирающее. Да, кстати, я Танечке-то вообще обещала все показать и научить. А то у них там непаханая целина воображений и фантазий.

Я пообещал. Мы остановились около Эстиного дома. Игорь вышел открыть дверь машины. Эсти не двинулась с места.

– Вы подниметесь на чашку кофе? – улыбнулась бывшая клиентка. – Честно говоря, за годы знакомства давно хотелось узнать, кричите ли вы во время секса.

– А я вам так скажу. Без экспериментов. Кричу. И еще как. Но только когда любимая не слышит… – отшутился я.

Эсти, улыбаясь, вышла из машины и остановилась, ожидая меня. Игорь, который нашего разговора не слышал, сделал легкое движение, дверь всосалась в корпус машины, и мы через мгновение повернули на Арбат. На багажнике чувствовался насмешливо-удивленный взгляд моей знакомой.

…Прошло несколько лет. И вдруг две недели назад я встретил известную мне пару в одном из ресторанов гостиницы «Украина». Обе девушки не изменились, были красиво и не вызывающе одеты и даже похорошели.

– Как давно мы не виделись с вами, мэтр, – защебетала Эсти. – Кстати, все хотела вас поблагодарить за наше знакомство. А… Вы же ничего не знаете. Ребята, естественно, так и не развелись. Но! Вам больше скажу: мы теперь одна семья. Живем вместе и вместе работаем. Я всему их научила. И всё всем понравилось…

И, очевидно, видя мои глаза, добавила:

– Неужели вас что-то может шокировать? Какое счастье! Вот уж я не ожидала. Так вы по ментальности ближе все-таки к нам, к молодежи, или к коммунякам, бывшим Танькиным родственникам?

Вопрос поставил меня в тупик, что чрезвычайно редко бывает.

– Я где-то посередине шкалы, девочки. Но с молодежью, конечно, интереснее! – ответил я и присел выпить с барышнями чашку кофе.

Еще через пять минут подошел их муж. Увидев меня, сын бывшего председателя горкома КПСС рассыпался в комплиментах и стал непрозрачно намекать на судьбу и предстоящий по этому поводу нам всем фантастический вечер вчетвером. В воздухе запахло высокодоходным чувством любви. В зеркале напротив нашего столика я увидел отражение своего лица, напоминавшее мне образ динозавра, мечтающего избавиться от запора. Сославшись на любимую, которая ждала меня в другом зале с друзьями, я решительно откланялся.

– Ты какой-то задумчивый весь вечер, – сказала мне подруга, когда мы, спустя три часа, заходили в нашу квартиру. – Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего, – ответил я. – Просто одна русская пословица со временем устарела: «От осинки теперь могут родиться апельсинки, мандаринки и даже ананаски». Очень многое зависит от внешней среды обитания. Особенно в Москве.

Любимая пожала плечами и ушла в спальню.

«Когда дома адвокат, коллекционер, писатель и философ – это непросто. И если бы это были четыре разных мужика, то еще куда ни шло, а то все в одном… Ну и как с этим справиться?» – было написано на ее лице.

– Мерзавец. Просто мерзавец!

Я сделал вид, что ничего не слышу, и еще глубже ушел в пиджак и «Фейсбук».

– Козел… Негодяй! Урод! Не верю ни одному слову. Хотя мне говорили! Меня предупреждали…

Я закатил глаза к потолку в надежде показать, что все это меня совершенно не касается и мне неинтересно. Кроме того, я демонстративно отвернулся. Атмосфера вокруг продолжала кипеть и наливаться страстями.

– Все это сделано специально, только чтоб меня унизить. Подлец – все наверняка знал и обо всем заранее договорился. Но ничего, ничего, я отомщу. Ты у меня поплачешь.

– Ты кого имеешь в виду? – спросила подруга. – Его самого или батюшку?

– Какого батюшку?! Я уже кое-что соображаю в этой ахинее. У них нет батюшек. Они же евреи.

– Ни фига себе. Гонишь! А кто ж у них есть?

В это время к столику подошла третья подруга. Девочки расцеловались, и вновь пришедшая скосила глаз на хозяина ризотто за соседним столом, то есть на меня:

– Где-то я его видела… – услышал я сдавленный шепот. – Кажется, по телевизору… Он не ведет погоду по какому-то каналу?

Девочки пожали плечами и потеряли ко мне всякий интерес. Рассказ для вновь прибывшей начался снова. Я опять застыл, сделав вид, что «Фейсбук» – это молитвенник…

История одной из красоток за соседним столом сводилась к следующему.

Тата встречается с неким Семой, молодым человеком не чуждой мне национальности. В ответ на ее предложение пожениться Семен сообщил, что он в принципе «за», но его родители хотели бы видеть будущую супругу одного с ними вероисповедания. И он тоже туда же: за последние пять тысяч семьсот лет в их семье это стало традицией, отступить от которой не хотелось бы. Тата поговорила с подругами, которые уже сталкивались в своей жизни с «нехристями», и те сообщили ей, что на самом деле у евреев все через… в общем, не все так просто. В отличие от всех нормальных религий, иудеи совершенно не хотят распространяться по белу свету и, более того, никого не хотят к себе «приевреивать». Но нет правил без исключений: и оказалось, что существует целая мудреная процедура под кодовым названием «гиюр», в результате которой жизнь с Семой может наладиться на постоянной и легитимной жидомасонской основе. Тата нырнула в Интернет и утонула там в непонятной ахинее. Во-первых, религиозный переход должен быть якобы осознанным. Тут вопросов не возникло. Сема был завидным женихом, и поэтому переход в иудаизм был более чем осознанно необходим. Во-вторых, надо было жить по законам Торы. С этим были сложности. Тата по понятным причинам не знала никаких законов вообще, включая уголовные, и к тому же она слабо представляла себе как Тору, так и прилагающегося к ней «тореадора», в смысле раввина. С субботними свечами было полегче. Яна накупила ароматизированных свечей в «Азбуке вкуса» (две на журнальный столик и две на тумбочки около кровати) и еще кое-что в Agent Provocateur. К пятничному вечеру (в инете он почему-то назывался «Шаббат») вроде бы подготовка закончилась. Впереди, правда, маячили непонятные слова типа «кашрут» и производные от этого ужаса термины, а также некие якобы необходимые молитвы. Тата помнила с детства невнятное бормотание боящейся коммунистов старенькой бабушки, которая журчала что-то похожее на «уже еси на небеси» и на Пасху куда-то ходила с вкусным кексом. Девушка кожей понимала, что для новой религии этого явно может оказаться недостаточно. Невесте господина Лейбовича точно нужна была справка, говорящая, что она, Татьяна Ивановна Погарелкина, начиная с такого-то числа – еврейка. Решение созрело быстро. Яна надела свое лучшее декольте, подходящие под него «лубутаны» и отправилась к местному раввину. В конце концов, он же тоже мужик… и если посмотрит на нее таким же взглядом, как смотрит Сема после ужина и иногда с утра, когда не торопится на работу… проблем не будет.