Добровинская галерея. Второй сезон - Александр Добровинский

– Ах ты, сука недое…нная!

«Ну наконец-то представитель правоохранительных органов начал смотреть в корень вопроса…» – подумал я, аналитически глядя на происходящее.

– Ты перед какой дверью села, фанера треснутая?! Как бабки вперед клянчить – ты первая! А как мозгой, а не жопой шевелить – ты где?

Продолжая ничего не стесняться, Татьяна, скрестив теперь ноги по-турецки, запричитала скороговоркой:

– Мне как сказали, я и села. Сказали – поднимется мудак в шейном платке – вот он и поднялся. Я свои деньги честно заработала. Ни хера теперь никому не отдам.

– Так тебе же сказали – мудак в шейном платке, а не мудак в бабочке, тварь проститучая! Ты разницу-то понимаешь, коза уродливая? Чему вас там только в школе учат? Александр Андреевич, я не хотел… Извините. Само вырвалось.

– Ой, не гони, полковник! Ты сам шейный платок с бабочкой где последний раз видел? Сказать в рифму? Или сам туда заглянешь? Я что, зря орала? Вещи, как сказали, раскидала? Раскидала. Голая легла? Легла. Даже показания о том, что он ко мне приставал, час назад подписала! Ты где, полковник, такую малолетку еще найдешь? В следующий раз веди дочурку свою конопатую! Или твоей жене рассказать, как ты во время целой (!) радиопередачи Наташку в своем кабинете шпындил? И передача такая долгая была: «Шестьдесят секунд для женщин». В школе расскажу – умрут от смеха. Деньги не отдам!

– Ну ты и бл…ть! – осипшим фальцетом выдавил из себя полковник. Все шесть звездочек (по три на каждом погоне) были близки к апоплексическому удару.

Однако накатывала усталость, да и приключений на сегодняшний вечер для меня оказалось уже достаточно. Я собрал девичьи шмотки в охапку и начал потихоньку выталкивать заслуженных идиотов Нижневартовска в злополучный коридор.

Капелла заговорщиков с поникшими лицами, суматошно извиняясь, выходила из номера задом. И тут меня осенило:

– Знаете что… У меня завтра с утра суд. А вы мне и рубашку, и костюм помяли и испачкали. Смены у меня нет. Так что вместо ваших вшивых извинений извольте привести все в порядок.

Засыпая, я слышал, как в гостиной две гнусные понятые и Таня-малолетка, разговаривая шепотом, сушили мою рубашку, гладили костюм, бабочку и даже трусы:

– Слышь, Танька, ты бы пошла, что ли, к нему… Зря такого человека обидели. Нехорошо получается. Хоть бабки немного отработаешь. А выдержка у мужика железная: ему срок светит, а у него ни один мускул не дрогнул. Неа, все-таки один дрогнул, я видела! – И бабы тихо заржали.

Таньку уговаривать не пришлось. Она долго стучала, скреблась и даже говорила разные рекламные слова, но дверь в спальню была уже предусмотрительно мной закрыта на ключ.

Я не стал уточнять, что, несмотря на то, что я учился во ВГИКе, лавры Романа Полански с его четырнадцатилетней американской историей мне не светят; что мне даже для скоротечных отношений нужны чувства и любовь; что моя женщина – это тридцать лет, и не важно, сколько ей на самом деле, – она должна себя так чувствовать; и как говорила моя бабушка: «Поспать, поговорить и кофе попить» с девушкой по вызову не удастся. Танюша восприняла бы этот монолог за ахинею и ответила бы что-то типа: «Да ты не парься, за все уплачено…» Вот почему я сделал вид, что сплю, уважаю Уголовный кодекс и ничего не слышу. Было начало третьего январской ночи тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

…Гости Никаса лежали в салате от смеха, и выступающий с тостом на сцене Владимир Вольфович Жириновский не понимал, что происходит за десятым столом.

– Так что вы хотели спросить, Александр Борисович? – вспомнил я, убирая рукопись.

– Дело в том, что я сейчас пробую на одну роль актрису – Татьяну К. из Нижневартовска. Очень хорошая, хара́ктерная актриса. А по некоторым разговорам сейчас понимаю – точно она. Но я даже не знаю после вашего рассказа, что теперь делать… И вообще, у нас сложились отношения… Любовь, можно сказать. Может, правда, это не та Таня-малолетка, хотя сердечко там, где вроде должно быть. Точно, как вы и описывали. Я могу вам показать ее фото?

Я посмотрел на экран телефона и задумался. Сказать правду? Мой товарищ расстроится. Обмануть? Нельзя… И он все равно расстроится.

– Вы же знаете, Александр Борисович, что проститутка – это профессия, а бл…ть – это черта характера. Но согласитесь, что это сочетание довольно редко встречается в повседневной жизни.

– Как же вы неправы, дорогой коллега, – вздохнул главный плейбой отечественного кинематографа и романтически закрыл глаза.

«И действительно, – пронеслось через мозг. – Что-то я погорячился с выводом…»

– Я стесняюсь… Речь идет о таких интимных вещах…

Странные люди все-таки. Можно подумать, что в этом офисе когда-то говорят о чем-то другом. За суммарные часы, выросшие в годы, проведенные в собственной переговорной, я наслушался такого, что любой интим для меня – просто новостная хроника журнала «Мурзилка».

– Интим, дорогая, – это наше все. Вы видели мою коллекцию эротики? Что-нибудь из этого?

– Да, видела. И, признаться честно, сразу хотела из вашего офиса уйти. Мы с мужем – бывшие коммунисты и к таким вещам непривыкшие. Но речь совсем не об этом. То есть, конечно, об этом, но не совсем. Видите ли, у меня есть сын. Бедный мальчик женат… Нет, правда, не улыбайтесь. Да, я была против. Если бы вы поговорили с ней, вы бы тоже были не «за». Но мой дурачок как затвердил: «Люблю, люблю…» Пришлось нам жениться.

– Это как – «пришлось нам жениться»?

– Ну так… Мы же все должны были ее терпеть.

«Еврейская свекровь бывает и у русских!» – подумал я.

– Она некрасивая?

– Нет, она даже очень…

– Совсем дура?

– Физтех и Кембридж. Хитрая тварь.

– Плохой характер?

– Так сразу не скажешь. Но я ее раскусила.

– Вы, случайно, с Люси Рувимовной не были когда-то знакомы?

– Кто это?

– Моя мама.

– Не была. А почему вы спросили? Давайте я вам все расскажу, и мы решим, сможете вы нам чем-то помочь или нет.

Я согласно кивнул.

– Как они познакомились, вам не интересно? Поняла. Ну хорошо. Хотя у нее родители такие хорошие, дедушка был членом ЦК КПСС, чекист, мать с Валерием Николаевичем – тоже известные партийные работники в прошлом. Так все хорошо нам с отцом казалось вначале… После свадьбы мы решили, что они будут жить у нас. Муж купил когда-то большой дом, и мы поселились там все вместе. Наперекосяк все пошло у них не сразу. Первые дни все вроде было хорошо. Месяца полтора-два. Потом я начала замечать что-то, что меня, конечно, не могло не… задеть. Это же мой мальчик. Ну вы понимаете. Например, сын уходит на работу, а она спит. Представляете? А потом встает и бегает, как какая-нибудь потаскуха, час по лесу. Румянец нагуливает.