Книги онлайн и без регистрации » Романы » Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 117
Перейти на страницу:

– Да успокойся же ты! – Я нагнулась, нашарила на полу ее сапоги и протянула ей. – А как уладилось с… – Я указала подбородком на дверь квартиры Эмилио, украшенную, разумеется, постером с Че.

– Нормально, нормально, – ответила Катрин. – Я сказала, что очень извиняюсь, но это было ошибкой…

– Так и сказала – ошибкой?

– Нет, я сказала по-испански, чтобы он лучше понял! – Она смотрела на меня, как на последнюю тупицу.

– Правда, как-то глупо получилось…

– Подруга, это же Эмилио. Он где-то гулял, когда Бог раздавал обидчивость. Да оно и к лучшему, мне наверняка скоро понадобится любая помощь, чтобы справиться с моим Альцгеймером… – Ей, кажется, пришла в голову идея. – Как ты думаешь, он остался бы в стране, чтобы… чтобы стать моей памятью?

– Я… Кэт, послушай, слишком рано для шуток такого уровня. Я, пожалуй, еще не дозрела.

– Ага, ты скоро об этом пожалеешь, когда я начну забывать твое имя!

– Хмм-хмм…

– А потом твое лицо! – крикнула она, убегая.

Я собралась закрыть дверь, когда Эмилио открыл свою:

Que loca[48], э?

– Кому ты это говоришь. Она не обидела тебя вчера?

– Женевьева. Жизнь коротка, а женщины красивы. У меня нет времени обижаться.

Он подмигнул мне и закрыл дверь. Я тоже закрыла свою, улыбаясь и от души желая быть похожей на него. Возможно ли это? Можно ли научиться такому великолепному пофигизму? «Жизнь коротка. Женщины красивы. У меня нет времени обижаться». Я пошла варить кофе, повторяя про себя эти три короткие фразы, как мантру. Может быть, если я сумею как следует проникнуться ими, мне не придется завидовать иллюзорному Альцгеймеру Катрин и ее благодатной забывчивости. Может быть, я тоже смогу насладиться жизнью, которая проходит так быстро, не цепляясь за память о Флориане?

Я вспомнила фильм «Вечное сияние чистого разума», в котором Джим Кэрри решает стереть из своей памяти женщину, разбившую ему сердце. Выбрала бы я такой вариант, если бы имела возможность? Я представила себе, как мы с Катрин через пятьдесят лет покачиваемся в гамаках в хосписе далекого будущего и блаженно улыбаемся прошлой жизни, из которой стерты все тягостные воспоминания. Мы смеемся над ее красными носками, и ничто больше не имеет значения.

Жизнь без Флориана. Я знала, что наступит день, когда наша история станет мне бесконечно дорога и я буду лелеять каждый образ, каждое воспоминание, которые сегодня терзают мне сердце. Но как же далеко до этих дней великой отрешенности! Так много вещей, более или менее значимых, мучительно напоминали мне о Флориане и обо всем, что у нас с ним было общего.

Места, – например, маленькая фруктовая лавочка, где мы делали мелкие покупки, или грязноватый корейский ресторанчик, куда мы любили заскочить поесть перед кино. Натюрморты: блюдо с устрицами и бутылка белого вина (наша первая трапеза вдвоем), ветви старого кедра под снегом. Запахи: аромат сирени, распустившей пышные гроздья под нашими окнами, или душок апельсинового масла, которым Флориан раз в неделю полировал старинный тиковый столик, доставшийся ему от матери. Целая страна: я не знала, когда снова смогу выносить Германию и все, что с ней связано. Звуки, времена года и часы дня. И рассвет, который он любил благоговейно, навсегда принадлежал ему…

Список был длинный, жестокий, безжалостный. Были и другие, менее приятные воспоминания – его холодность и отстраненность после наших ссор, неизменно действовавшие на меня, как наказание, его многочисленные принципы, за которые он держался зубами, даже когда ему однозначно доказывали их абсурдность, его почти комичное нежелание признавать свою неправоту. Но природа не всегда разумно устроена, и эти элементы со знаком минус были убраны в дальние закрома моей памяти – только хорошие, только отрадные моменты вспоминались, всплывая на поверхность убийственными пузырями.

Я задумалась, похожа ли на меня Одреанна и удается ли ей вспоминать те качества прекрасного Уильяма, что нравились ей меньше. Но она, скорее всего, просто не успела их в нем найти, и я сама не знала, завидно мне или жаль ее.

Я поймала семенившего мимо меня Ти-Гуса и свернула его в мурлычущий клубок, который могла ласкать и тискать, бродя по квартире. Мой отец еще раз спросил вчера, когда мы ели салат и колбасу, чересчур обильно запивая вином: что такое он сделал или чего не сделал, чтобы его дочери были так несчастны в любви? Вопрос этот меня сильно задел: с какой стати он рвался взять на себя ответственность за наши разбитые сердца?! К тому же я не решилась сказать это при Одреанне, но мне казалось, что вот так валить наши с ней горести в одну кучу было оскорблением моей любви.

– Что-то я сделал не так, – твердил мой отец, – ведь я – единственное, что вас двоих объединяет!

– Пап… ничего ты не сделал, брось! И даже мы ничего не сделали! Это наши парни ушли! Мы ничего не сделали!

– Может быть, в этом-то и есть ваша проблема?

Я ничего не ответила – так боялась, что он прав. Еще одна благодатная тема для психотерапевта, сказала я себе, ставя кота на пол осторожно, будто он был фарфоровым. Я должна была увидеться с ней сегодня днем и заранее составила список тем, казавшихся мне подходящими для обсуждения. Я находила это занятие довольно пустым и чувствовала себя школьницей, сознавая, что слишком стараюсь и пытаюсь скрыть свое ученическое рвение за внешней беспечностью.

Я перечитала свой список, решив, что, если смогу запомнить его содержимое, то не придется доставать бумажку при психотерапевте. Я, конечно, подозревала, что ей приходилось наблюдать и куда более нелепое поведение пациентов, но как мне нестерпима была мысль заплакать при ней! Пусть даже я знала наверняка, что большинство ее пациентов это делают. Поэтому я предпочитала сегодня не демонстрировать ей материальное доказательство моих проблем.

Я написала:

1. Слишком пассивна?

2. Потребность постоянно спорить с Одреанной.

3. Убеждение, что несчастная любовь = лузер.

4. Задаю себе слишком много вопросов?

5. Боюсь мнения окружающих?

Вопросительные знаки были, разумеется, только для самоуспокоения. Я отлично знала, что, если изложу свои проблемы Жюли Вейе в виде вопросов, она ответит чем-нибудь невыносимым вроде: «А ты сама что думаешь?», и одна мысль об этом выводила меня из себя. Я написала внизу листка «пассивность», трижды подчеркнув это слово. Итак, вооружившись вызубренным списком, я почувствовала удовлетворение, будто сделала уроки. Организованности мне всегда не хватало (вечный источник наших с Флорианом конфликтов), и в тех редких случаях, когда мне удавалась ее проявить, я бывала очень довольна собой. Я обещала себе тогда быть отныне образцом организованности, точно зная, что этого никогда, никогда не будет!..

1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 117
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?