Не гореть! - Марина Светлая

«Меня Диана зовут», — сказала она и царственным движением протянула ему руку.

«Денис! — он пожал ее ладонь и, не отпуская, спросил: — А завтра Диана что делает?»

«Учится до двух. Потом свободна, как пташка. Все выходные».

«А давайте сходим в кино».

«Давай, — голос у нее был поставлен хорошо, обрубив слово, она ясно дала понять, что «выкать» не собирается. — Встретишь меня после пар?»

«Да легко!»

«Тогда до завтра. Не вздумай забыть», — Диана снова улыбнулась ему и наконец отняла пальцы, пригревшиеся в его руке. Но разве же можно забыть такую девушку?

Оказывается, можно. Нет, тогда, много лет назад, он не забыл. Они сходили в кино, встретились еще раз — гуляли по городу. Даже целовались. Потом последовало банальное «сегодня я занята», и Диана пропала с радаров.

Тогда — он не озадачивался. Девчонки появлялись и исчезали из его жизни, не оставляя шрамов.

Теперь… теперь, ярко помня Олино «сестра горела», Денис снова листал статьи. СМИ никогда не дремлют. Перед глазами мелькали заметки о пожаре, в котором пострадала дочь известной актрисы. И по всему выходило, что случилось это в ту самую осень, когда он познакомился с Дианой. Или она с ним…

Но с какого перепугу Оля решила, что это он бросил ее сестру? Откуда Оля вообще могла знать о нем? Да и что знать? Что было знать?! Вечер в кино? Прогулку в Голосеевском парке? Какое, к черту, «тоже любил»?

Из беспросветности, в которую угодил Денис, его выдернула Парамоша. Проснувшись, она весьма недвусмысленно настояла на дядькином внимании, заключавшемся в кормлении и переодевании. От танцев с бубном его спасли Глеб с Ксенией. Они забрали мелочь и довольно шустро ретировались из квартиры, оставив Басаргина наедине с его рваными воспоминаниями, невозможностью правильных выводов и упрямым, неослабевающим желанием достучаться до Оли.

Едва за семейством сестры закрылась дверь, Денис набрал Надёжкину, чтобы выслушать положенное количество гудков, но так и не услышать ее голоса.

Ночью то ли спал, то ли ждал наступления утра, чтобы ехать в Ирпень. Еще было темно, когда он выезжал из столицы и гнал по трассе. Отказываясь думать, что сделает, если она снова не захочет его слушать. Ее треклятое «не гореть!» он уже ненавидел. Хоть бы поставила другую пластинку! Но Дэн даже предположить не мог, что Оли не окажется дома в такую рань.

Снова звонил, и снова она не отзывалась.

Некоторое время Денис проторчал под ее домом. Спроси зачем — не ответил бы. Сидел в машине, наполненный невероятной усталостью, и изредка набирал ее номер. Эти звонки в никуда заставляли вибрировать его чувства, обострившиеся за последние сутки до предела. И он все больше понимал, что единственная неизбежная их встреча возможна только на работе.

Ближе она его не подпустит.

Больше она не собиралась подпускать его никуда.

Отреза́ла. В ее воображении это выглядело довольно живописно. Даже кроваво. Она себя от него отреза́ла и почти видела разорванные сухожилия. Они снились ей вперемешку с опаленной плотью. И она просыпалась под утро, после короткого двухчасового сна в ужасе понимая, что еще день — и снова в караул. Но спокойно на новом месте ей не спалось.

Она вообще забыла, что такое нормальный сон, и почти что не помнила, для чего так отчаянно сопротивляется собственным чувствам. В то время как помнить надо. Нужнее всего — помнить. Заигравшись в эти игры с Басаргиным, она стала путать мечты с действительностью. В ее мечтах не было никакого прошлого, и Денис ее любил. А самое страшное то, что сейчас она и сама понимала — он ведь правда ее любил. Не врет.

Это она завралась. Начиная с того вечера, когда Басаргин приехал к ней, болящей, мающейся ногой, едва с ее губ сорвались слова об Артеме, она врала. А может быть, и раньше.

Когда-то надо начинать говорить честно. И, наверное, в тот момент, как с ее уст сорвалось имя Дианы, она должна была почувствовать легкость. По законам логики, жанра и здравого смысла. Беда в том, что не почувствовала.

И для того, чтобы решить для самой себя, что дальше, она стала как пустые слоты заполнять временные отрезки от себя настоящей до себя будущей. Завтрашней. Которая все сделает правильно.

Переезд дался ей непросто. От дома она себя тоже отреза́ла. Но, по крайней мере, сборы и боль по родным стенам — живая и дергающая все нервы значительно хуже зубной — отвлекали от главного. И как бы ни было тяжело, убраться ей удалось буквально за сутки. Она увезла самое важное. Помимо того, что носят на себе и при себе, она забрала печь для обжига, кукол и материалы для работы. Работа прежде всего. Работа безотлагательна. У нее заказы расписаны на два месяца вперед. А потом, когда сделает все от первой до последней игрушки — возможно, и сама станет другой. Настанет май — и она сама будет другой.

Как ей хотелось этого!

Стать другой.

Не помнящей, не знающей, не чувствующей. Легкой-легкой. Пустой-пустой. Начавшей сызнова. Не жаждущей вновь ощутить ту нежность, которая откуда-то пролилась на нее в день, когда она засыпала на плече Дениса. И после, когда они вечером болтали обо всем на свете — важном и не очень, неожиданно узнавая друг о друге новое, чего ни за что не покажешь постороннему. Они ведь и не были посторонними. Это Оля знала теперь уже точно. И это тоже то, о чем ей надо думать.

Куклы и отчет по практике рождались примерно одновременно. Кукольных дел мастеру Надёжкиной надо было закрыть дырку из чумазого мальчика-фонарщика, заказанного для чудаковатой пожилой дамы ее супругом на юбилей. И это самое срочное. Но наряду с ним, пока покрытый краской фарфор повторно обжигался на новом месте малознакомой квартиры, Оля сидела, уткнувшись лицом в монитор ноутбука, выбирая нужный материал из всемирной сети, тщательно фильтруя, что пригодится для диплома, а что — просто вода для количества текста.

На сон — всего пару часов. Больше бы она не смогла — мучили кошмары. Тем лучше — не пришлось просыпаться по будильнику, а позволить себе, когда в мыслях выкристаллизовался план дальнейших действий, спать ночь напролет возможности у нее не было, если она хотела сделать все необходимое в кратчайший срок.

Она готовила пути к отступлению.

С утра позвонила заказчику, чтобы заехал забрать готовую куклу, сообщив свой новый адрес. Фонарщик посреди всеобщего бедлама и неразобранных сумок был устроен на столе, упакованный в плотный бумажный пакет с причудливой птичкой — отпечатком старого Олиного рисунка, который она придумала, когда только начинала создавать свои игрушки в качестве подработки, и вопрос упаковки был актуален.

Следующий звонок Варфоломееву. Михаилу Ивановичу.

Он был ее дипруком и руководителем практики от университета.

Его она страшно уважала и немного побаивалась.