Не гореть! - Марина Светлая

«Ты уже доказала все, что могла! — возмущалась Влада, по привычке то и дело срываясь на высокие ноты, но сейчас Олей это воспринималось иначе, чем в семнадцать. — Доказала всем, что можешь достигнуть всего сама! И ты уже сейчас столько всего знаешь и умеешь! Но позволь и нам хоть немного побыть родителями, которые просто хотят помочь своему ребенку!»

Оля, сцепив зубы, терпела ее заламывание рук и театральные жесты, зная, что по-другому Влада не умеет. Актерство в ней сильнее всех прочих талантов. Но сейчас оно в кои-то веки подкрепляло искреннюю просьбу. Ее настоящее и сильное желание.

Обнажая собственные страхи, тоже становишься чуть сильнее. И Оля отвечала, не стремясь уколоть или обидеть, но лишь желая высказать то, что все еще продолжало бродить в ней:

«Даже если я и доказывала, то не вам, а себе! А сейчас уже нет. Сейчас у меня преддипломная практика и помощь, которой я радовалась бы на первом курсе, теперь не актуальна. Я оперилась уже! И слушать упреки… попытки манипулировать…»

«Иллюзии, что тобой можно хоть как-то манипулировать, поверь, развеялись давно», — буркнул отец со своего стула.

К чаю ключ от бабушкиного дома по-прежнему лежал на белоснежной скатерти стола, хотя от его продажи, кажется, почти уже отказались. А Оля отстаивала свое право жить самостоятельно на Троещине. Но и мать утверждала собственное право на покупку жилья для ребенка, который везде на птичьих правах.

«В конце концов, никто не может запретить мне оформить квартиру на твое имя!» — восклицала Влада.

«А повзрослеешь — оценишь! — авторитетно заявлял Борис Васильевич, уже хорошо поддатый любимым грузинским коньяком. И тут же мрачно добавлял: — Где еще найдешь ребенка, который отказывается от собственной жилплощади, Владушка?»

И бороться с ними не было никакой возможности. Да уже и не хотелось бороться. Отвоевалась.

Они ничего не решили, но в свою квартиру на Левобережье у черта на рогах Оля уезжала одновременно взвинченной и в чем-то успокоившейся. Если топор войны закопан, то какая разница, что там будет дальше. Дальше ведь просто жизнь.

А ночью она просто отрубилась, не в силах больше не спать. Сутками почти без сна, но среди бередящих душу звонков Дениса, методично пытавшегося до нее достучаться с некоторыми интервалами. Если и было что-то хорошее в ее переезде — лишь то, что она, выбравшись из своей скорлупы, все же умудрилась спрятаться от Басаргина. В том, что он приезжал на своем глянцевом выдраенном Тигуане по ее старому адресу, она почему-то не сомневалась. И чувствовала себя затравленным зайцем, петляющим по лесу, неизвестно от чего и зачем прячась.

Но пришел рассвет. И этот рассвет она, не знавшая, как смотреть Денису в глаза, встречала за чашкой кофе и составлением тактического плана на день с тем, чтобы отсрочить составление стратегии на последующую жизнь.

Сегодня, Оля понимала это очень четко, ей лучше его избегать. Максимально, насколько позволят обстоятельства. Чего он может от нее хотеть, она слабо себе представляла, но все же прекрасно сознавала, что объяснений Дэн потребует в любом случае.

А ей надо подумать.

Ей очень надо подумать.

И пора уже что-то менять.

Купив билет на поезд до Харькова, все так же, за чашкой кофе в рассветных сумерках, Оля тяжело вздохнула и ушла собираться, внушая себе, что она и правда петляющий заяц. Конечно, заяц, кто же еще?

Только вот заяц попался уже в раздевалке, где оставлял свою куртку, напоровшись на начальника отделения лейтенанта Басаргина.

— Ты переехала? — вместо приветствия спросил он.

Оля с трудом заставила себя стоять на месте и никуда не бежать. Видимо, заячье все-таки сейчас преобладало над человечьим.

— Я говорила, что мне придется, — глухо ответила она.

— А не отвечала почему?

— Дом продается.

Денис кивнул и сделал шаг к ней.

— Оль, нам надо поговорить.

Ровно на тот же шаг Надёжкина отступила и уперлась спиной в свой шкафчик. Далеко не убежишь, даже если ты заяц.

— На пожары не прошусь, задания выполняю, не все конспекты еще переписаны. Мне есть, чем заняться, — выпалила она.

— Успеешь переписать свои конспекты, — буркнул Дэн.

Не найдясь, что ответить, она смотрела ему в лицо и пыталась сообразить, как выпутаться из этой идиотской ситуации. Он не даст ей уйти. Это она четко и ясно читала в Денисовых глазах. Не даст!

Но, будто чувствуя ее отчаяние, судьба явила ей помощь откуда не ждали. В раздевалку ввалился Каланча да так и застыл на пороге, глядя на них в упор.

— Доброе утро! — пискнула Олька и, рванув мимо Дениса, помчалась на выход. Все тем же петляющим зайцем, вырвавшимся на свободу.

— Вы б хоть бы как-то скрывали, — рыкнул Жорик, оставшись один на один с Басаргиным. — Хочешь, чтобы и ее Пирогов сгноил?

— Пошел ты, Жора! — рявкнул Денис и тоже свалил следом за Надёжкиной.

Она сбежала от него не особенно далеко. В морг. Потому что в классе сейчас никого не было, а оказаться один на один с Басаргиным ей совсем не улыбалось. Последняя надежда на то, что впереди у них день с кучей забот. Даже при самом неблагоприятном раскладе, в смысле, в отсутствие вызовов, — был распорядок, изменить который Дэн не мог при всем желании. А если так, то есть шанс продержаться хоть до вечера без задушевных разговоров.

Так она и шухарилась по углам. Отчет доделывала по тем замечаниям, которые умница Варфоломеев скинул ей уже к одиннадцати утра. А потом, радостно его распечатав у Вареньки, она несколько слишком бодро для своего разбитого состояния ввалилась к Пирогову, тому самому, который по Жориковой версии должен ее «сгноить».

— Надёжкина! Тебя чего задуло? — ласково спросил полкан.

— Здравствуйте, Роман Васильевич! — с долей показной радости возвестила Оля. — А я по делу, можно?

— Твои дела часто внушают опасения.

— На сей раз я буду безобидна. Ну, почти. У меня отчет готов, типа досрочно. Можно я в Харьков сгоняю, сдамся и вернусь на свой законный диспетчерский стул?

— Ишь, шустрая! — похвалил Пирогов. — А от меня что надо?

— Ну… я режим практики нарушаю, раньше из нее выйду. Это и отпуск на время прохождения сокращать, да и… Денис Викторович, вероятно, еще не всю запланированную программу выполнил со мной. Но у меня материала достаточно, и я подумала… так всем будет лучше.

— Басаргин злобствует? — вскинул брови начальник.

Оля вздрогнула от того, как это прозвучало. Дура безмозглая!

— Нет, — быстро замотала она головой. — Совсем не злобствует. Скорее стережет, чтоб ничего не натворила.

— Ну ты тут адвоката не включай, — махнул рукой Роман Васильевич. — Знаю я, что он стережет. Ладно, по существу. Пришла зачем?