Штурмовик. Крылья войны - Алексей Цаплин

– Эй, «грачи»! Команду «жрать!» никто не отменял. Наращивайте мышечную массу для повышения эффективности силового воздействия на органы управления самолетом. Кто не доест – тому за шиворот (любимая присказка моей бабушки).

Вот что значит дисциплина – давятся, но едят. Как и я сам.

Комэск возвращался не спеша. Фу-у-у «вторая» получила отсрочку. Первыми «пойдут в дело» парни Белоголовцева. Но и нам прохлаждаться не стоит. «Черные души» уже начали крепить на машину реальную «начинку»: по четыре сотки в люки и по четыре РС‑82 под каждую плоскость. Толик уже возится на крыле со ШВАКом. Муса стал серьезным и перестал хохмить. Осмотр. Замечаний нет, какие тут еще замечания… Парни и так «вылизали» «шестерочку». Где там была моя самописка? Ставим Мишке свою закорючку в журнале приемки машины.

Интересно, как этот ритуал будем соблюдать, когда начнется нормальная работа – боевой конвейер? По секрету от милых дам сообщаю еще одну пикантную подробность. В ритуал входит пописать за хвостом машины. Не очень далеко – не дальше метра. Так это степенно, по-мужски, с чувством… А что делать, если не хочется? Вот я как-то раз не захотел и решил отвильнуть, а Толик и Мишка просмотрели. И что вы думаете? Весь вылет наперекосяк. Заело перезарядку правой ШВАКи, движок перепрыгнул на обороты за 2200, начал завывать, как голодный волчара на луну, бедную «шестерочку» стало трясти как в лихорадке, при посадке так повело влево, что чуть законцовкой полосу не пропахал… Мы же потом всю машину облазили. В целом найдены были вполне приемлемые и логичные причины – тросик привода пушки разлохматился и соскочил со шкива. Грязь со взлетки налипла на шассик и не дала покрышке полностью уйти в гондолу, а при посадке законтрила вышедшее колесо насмерть. В механизме переключения шага винта лопнуло какое-то зубчатое колесико, похожее на часовое. То есть события получили разумные объяснения, кроме одного – какого лешего все это сразу произошло в день, когда я не выполнил ритуал прощания с накопленным потенциалом… После этого памятного полета начал идти на любые жертвы – пить по две-три порции чая и еще стакан воды сверху, но ритуал соблюдал без напоминаний.

Еще из наших обычаев было условие, что кто-нибудь из «черных духов» обязательно должен своей промасленной (или не очень) ладошкой хлопнуть машину по законцовке перед стартом. Еще у меня была примета – если не пожать руки технарям, то обязательно коснуться каждого из них, а они должны дотронуться до меня. У Андрея перед вылетом экипаж вообще вставал в кружок, сдвигали вместе головы, клали друг дружке руки на плечи и так стояли секунд десять в молчании.

Ну а теперь, собственно говоря, – религиозная пропаганда. Вот организм втиснулся в кокпит и попа, поерзав, заняла место на парашюте. Ремни поясной, плечевые… «Молитва» по кабине и по приборам. А теперь настоящая…

«Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй мя!» Или «О́тче наш, И́же еси́ на небесе́х! Да святи́тся имя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя, я́ко на небеси́ и на земли́…» А иногда я молился своими словами. Наш священник (в моей реальности) говорил, что важны не фразы, с которыми обращаешься к Господу, важно, что ты чувствуешь в душе. О чем молился? Я просил помощи и защиты. И что, если мне в последний (именно последний, а не «крайний») раз не суждено вернуться, то чтобы это было не по дури или случайности, а по моему четкому и осознанному выбору и чтобы в момент гибели я был карающей десницей Его.

И кому что не нравится? Атеистов на войне нет. Кто-то у нас талисманы мастерил или придумывал, кто-то не брился или, наоборот, из последних сил скоблил подбородок. Кто-то гонял от своей машины всех, кто имел отношение к прекрасному полу. Кто надеялся на Аллаха, кто призывал на защиту молитву от грозы {Воспоминания Мусы Гареева}… Воевать-то оно с Богом в душе сподручнее.

Теперь для тех, кто поморщился и назвал аз многорешного «язычником»: ну да, верно, – я не прилежный христианин и молитвы знаю «с пятого на десятое». Может, где-то гордыня вылезает у вашего покорного слуги, когда не надо, а где-то и еще что-то лишнее. Грешен и в этой реальности, и в прошлой. И в храм не всегда ходил… Что же поделаешь – все как есть. Пусть же меня оправдает одно – когда уже даже на себя нет надежды, я надеюсь на Бога. По крайней мере – стараюсь так поступать.

Первый вылет мы не мудрили и «работали» «по наставлениям». Что делали, куда летали и попали ли вообще куда-то – хоть убейте, не помню. Зафиксировалось, что, как положено, было три захода. На первом сбросили ФАБы. На втором заходе вдоль колонны прошлись эрэсами и на третьем отработали бортовым оружием. Как вернулись, как садились, прикрывал ли нас кто-нибудь или атаковали «мессера» – ну напрочь не могу вспомнить. Сознание вернулось только при посадке. А вот какую шутку отмочил после того, как «шестерочку» вместе с моей персоной в кабине утащили на руках и поставили в капонир, хорошо помню.

С крыла я почти свалился, а не соскочил.

На Мишкин вопрос: «…Ну как машина?», прохрипел: «Норма…».

И выдал…

– А вот вы, товарищи «черные души», нашу «шестерочку» обихаживаете, а не знаете, что в «Иле» самое главное?

Ребята слегка «подвисли» от такого вопроса.

– Как, что главное?

– Бомбы, что ли?

– Крылья?

– Двигатель?

– Самое главное в «Иле» – не обосраться! – Я протянул мужикам снятый парашют. – Во, смотрите: сухой и чистый! {Фраза из рекламного ролика детских подгузников «Памперс».}

Мои технари «поймали «ха-ха» минуты на две, а потом еще слезы вытирали. Ну чего это они? Я же на полном серьезе сказал. Может, вид у меня был такой очумелый?

Из первого вылета привез технарям несколько дырочек, но, в общем, машина оказалась целой. Нашу девятку «Илов» тоже не очень сильно потрепали. А у Белоголовцева осталось восемь машин – одного из сержантиков потеряли над целью. Что произошло, никто не видел. Просто, когда «комэск раз» собрал своих «соколят», одного не оказалось в строю.

Вот такие дела. Вот так мы и начали воевать.

«Видеть» я более-менее начал на третьем вылете. Ведомые изо всех сил пытались оторваться от созерцания моего хвоста и приборной панели, но, по признанию ребят, это сверхзадание превышало их скромные способности.

За свой хвост скажу следующее – я всегда считал, что «Ил» – красивая машина и хвостовое оперение удачно и гармонично выполнено. А еще какая интересная расцветка у машины… Изначально окраска была оливковой, затем его покрыли известкой (маньяки!) в белый цвет, потом известка облупилась и частично смылась. Получилось что-то вроде распятновки, словно у маскхалата. Брюшко машины было ярко-голубым, как ленточки в роддоме для представителей сильного пола. Вот кто и где решил, что ядовито-голубой цвет – это самое «то» для брюха машины? Лично я бы сделал его светло-серым с темными и еще более светлыми полосами. Принять голубую окраску нежного брюшка вверенной в мое криворукое управление чудесной «шестерочки» мне сексуальное воспитание не позволяет. А маскировка в такой цвет должны иметь приставку «анти».