Две половинки райского яблока - Инна Бачинская

«Ты необыкновенная, Нута, – повторял Жора, мастер ласкать словами… целуя меня «маленькими» поцелуями… – Ты мое чудо!»

Нута! Меня никто никогда не называл Нутой… Оригинальное мышление хорошо по праздникам, а кушать хочется каждый день. Вот! Вот и объяснение – кушать хочется каждый день.

– Наташа, – Аррьета тронула меня за локоть. – У вас шикарное платье, и вы шикарно выглядите. Ваш бывший патрон не сводит с вас взгляда. Скажите, Наташа… вы… ушли из-за него? – Она взволнованно смотрит на меня.

С ума сойти! Гордая Аррьета, оказывается, полна романтики, и ей хочется сказки. Жаль ее разочаровывать, но ни одна живая душа не узнает о… Жоре. От меня, во всяком случае.

– Ну что вы, Аррьета, – отвечаю я. – Знаете, сколько служащих в Банковском союзе? Около двухсот (цифра – наугад, для убедительности, на самом деле, кажется, намного меньше). Я и видела-то его всего раз или два, на собраниях.

– Извините, – бормочет Аррьета и вздыхает, видимо, вспомнив молодость. – Очень красивый мужчина!

Хабермайер смотрит на меня синими, почти черными, глазами, в которых тает звездная пыль… Мир, покачиваясь, плывет и уплывает. Не нужно было пить шампанское – Татьяна ведь предупреждала! А если пить, то хотя бы закусывать. Жора… тоже смотрит. Хабермайер в упор, Жора – украдкой. Хохот Елены режет слух. Кобыла.

– Наташа, – говорит мне Флеминг, – там какая-то экспозиция в углу, кажется, история города, помогите разобраться. Моих трех русских фраз явно не хватает.

И мы уходим. Обнаженной спиной ощущаю их взгляды. Спина краснеет, делается деревянной и, кажется, покрывается испариной. Надеюсь, это не бросается в глаза окружающим. Плечо Флеминга чуть коснулось моего плеча – глоток живительной влаги! Стараюсь идти непринужденно, ни на секунду не забывая, что они смотрят мне вслед… Все до одного! Разве что… кроме Гайко. Бешеный успех.

Что может быть милей и проще

Усадьбы нашей…

Игорь Северянин,

«Письмо из усадьбы»

– Не может быть! – ахнула Татьяна. – Эта стервида видела платье? Черт! Совсем выпустила из виду, что она ни одной тусовки не пропускает! Сейчас приеду, не ложись!

Было почти два ночи, когда она приехала. Схватила платье, поднесла к свету, внимательно рассмотрела.

– Слава богу, чистое! Сейчас распорю, а ей скажу, что дома лежит, распоротое. С нее станется прибежать и проверить. Ты ела там?

– В основном пила, – ответила я. – Даже не закусывала. Все как ты велела.

– Разве? – удивилась Татьяна. – Не помню. Ну, рассказывай! Пиво есть?

Татьяну интересовало все! Кто как был одет. Что было на Аррьете, на Приме, на Регине Чумаровой. И на других дамах.

Описав туалеты дам, я, помолчав значительно, бросила на стол козырную карту.

– Татьяна, ты не поверишь! – Я выдержала долгую паузу, глядя на Татьяну загадочно. – Ты не поверишь! Там! Был! – Новая пауза.

– Ну? – Татьяна раскрыла рот, ожидая чуда.

– Там был Жора!

– Ах! – Татьяна в ужасе уставилась на меня. – Наш Жора?

– Он самый. Наш Жора с женщиной из «Ягуара»! Еленой Погореловой, богатой наследницей городских бензоколонок.

– Не может быть! – вскрикнула Татьяна, хватаясь за сердце. – С женщиной из «Ягуара»? – Приоткрыв рот, она смотрела на меня круглыми глазами. Через минуту не выдержала и спросила: – Ну и… как он? Узнал тебя?

Татьяна в своем репертуаре. Мы что, сто лет с Жорой не виделись? Успел забыть? Анчутка, мирно спавший на столе среди посуды – мы сидели в кухне, – испуганно вздрогнул ушами и пискнул, как потревоженная птичка. Но не проснулся.

– Тише! – прошипела я. – Животное разбудишь. Конечно, узнал! Еще как узнал!

– Вот гад! Удивился?

– Чуть в обморок не упал. Взгляда не сводил, я даже спиной чувствовала.

– А эта… из «Ягуара»?

– Невеста.

– Не может быть! – Татьяна в ужасе закрыла рот рукой. – И что теперь будет?

– То есть? – поинтересовалась я.

– Ну… вообще… – туманно ответила она.

– Свадьба через месяц.

– Вот гад! – снова вскрикнула она.

Мы помолчали.

– А… как ты? – спросила осторожно Татьяна.

«Жива, как видишь», – хотела сказать я, но вместо этого неожиданно для меня самой у меня вырвалось:

– Хреново! Понимаешь, Татьяна, самое ужасное то, что он просто переступил через меня! Все его «штучные» словечки о моей тонкости и… духовности… Он называл меня Нута… и это тоже, понимаешь? Оказывается, это все ничего не значит… Ничего! Таких, как я – много, и каждый раз его особые словечки, как гарнир. Он любит и словами тоже, это у него такая потребность, а вовсе не из-за меня, понимаешь? Не из-за того, что я такая… необыкновенная! Поэта не женщина вдохновляет, вдохновение сидит у него внутри, понимаешь? – Я говорила сбивчиво и все время, как заезженная пластинка, повторяла «понимаешь». – Оно не зависит от… ни от чего не зависит! Он… как…

– Профессор Хиггинс из «Пигмалиона», – подсказала Татьяна.

– В каком смысле? – поперхнулась я.

– Со всеми ведет себя одинаково – с герцогинями и прачками, – пояснила Татьяна.

Я только рукой махнула – пускай будет профессор Хиггинс!

– Не реви, – сказала Татьяна, протягивая мне стакан с холодным пивом. – Пей!

Я выпила.

– Ну? – произнесла Татьяна. – Что было дальше? Рассказывай! Давай про Елену.

– На тебе про Елену. Шикарно одета. Бриллианты. Прическа от классного стилиста. Про платье вообще молчу. По-моему, клюкнула от души – там был шикарный бар, народ принимал на грудь, не отходя от стойки. Все время хохотала и приставала к… А ты знаешь, кто там еще был? – вспомнила я.

– Кто? – Татьяна подалась вперед, ожидая очередного чуда. И дождалась.

– Хабермайер! – выпалила я.

– Как… Хабермайер? – снова ахнула Татьяна.

– Обыкновенно. Там был Ханс-Ульрих Хабермайер, – я шмыгнула носом и промокнула слезы салфеткой. – Среди почетных гостей.

– Не может быть! Не реви!

– Он всех загипнотизировал, поздравил с наступающим Хеллоуином и напустил летучих мышей!

– Какая гадость! Настоящих?

– Не знаю даже, – задумалась я. – Кажется, настоящих. Но потом они все исчезли. Когда зажегся свет. Оказывается, у него русские корни, – я всхлипнула.

– У него тоже? – Татьяна всплеснула руками. – Ничего не понимаю! Тоже из Якушкиных? Перестань реветь, тебе завтра на работу!

– Он не сказал. Мы почти не разговаривали, – я закрыла лицо ладонями и расплакалась окончательно.