Столетняя война - Эжен Перруа

Результаты пяти лет войны оказались неожиданными. Еще чуть-чуть, и владычество Плантагенетов исчезло бы с французской земли. Казалось, чтобы отвоевать последние территории, хватило бы и не самого большого усилия. Карл V этого усилия сделать не смог. Сколь бы удачливыми ни были его наместники, они истощили страну. Не забудем, что обедневшая Франция могла рассчитывать лишь на ограниченные успехи; впрочем, положение Англии было немногим лучше. Ничто так явно не свидетельствует о том, что противники выдохлись, как их обоюдное желание сложить оружие. В январе 1374 г. Дюгеклен, не спросясь короля, заключил в Перигё с герцогом Ланкастером, завершившим свой бессмысленный набег, перемирие местного значения, в соответствии с которым все армии на юго-западе Франции не должны были продвигаться дальше позиций, на которые вышли. Коннетабль, разумеется, использовал передышку, чтобы поспешить в Нормандию, ополчиться на английских рутьеров и оказать помощь адмиралу Жану де Вьенну, плотно блокировавшему цитадель Сен-Совер-ле-Виконт — логово английских банд. При всей важности этой осады, где уже широко использовалась артиллерия, все это лишь забавы. Час крупных операций еще не настал.

Зато пробил час переговоров. Его приход ускорила деятельность последнего авиньонского папы — Григория XI, взошедшего на трон святого Петра в конце 1370 г. Как и все его французские предшественники, как Бенедикт XII и его дядя Климент VI, как Иннокентий VI и Урбан V, Григорий, происходивший из лимузенской семьи, стремился к франко-английскому примирению; он желал этого мира тем более, что видел в нем необходимую прелюдию к великому делу его понтификата — возвращению пап в Рим. Не щадя никаких сил для организации встреч представителей обоих королей, он прежде всего столкнулся с недоверием Эдуарда III, который был обманут дипломатией Валуа и теперь подозревал Авиньон в сообщничестве с французами в деле возобновления войны, и с упрямством Карла V, не слишком торопившегося останавливать войска, возвращавшие его земли. Тем не менее папские легаты неутомимо колесили по дорогам, уговаривали герцога Анжуйского в Тулузе, принца Уэльского в Бордо, суверенов в Лондоне и Париже и поселялись в Кале, чтобы легче следить за обоими дворами. В начале 1374 г., пользуясь перемирием в Перигё, они сумели на несколько недель собрать в Брюгге полномочных представителей Франции и Англии, но тем не удалось найти общего языка. Англичане, изображая обиду, требовали либо всего Французского королевства целиком, либо просто возврата к договору в Кале; посланники Карла V, ссылаясь на приговор о конфискации, вынесенный парламентом, соглашались говорить о «справедливом мире» только после того, как их войска будут впущены в последние английские владения — Кале, Бордо, Байонну. Медленный ход военных операций и изнурение обоих противников к 1374 г. исключат для них возможность долго отстаивать непримиримые позиции. Сил сражаться больше не хватало, и потому лучше уж было искать взаимопонимания, как бы трудно это ни казалось.

Настоящий мирный конгресс открылся в Брюгге в марте 1375 г. под председательством архиепископа Равеннского и при посредничестве Людовика Мальского, который был рад, что внушает почтение французам. Французскую делегацию возглавлял Филипп Храбрый, английских представителей — Ланкастер. 27 июня стороны без особого труда пришли к соглашении о всеобщем перемирии на год, которое в дальнейшем будет продлено до 1377 г. О мире как таковом спорить пришлось дольше. Если отбросить чисто теоретические требования противников, то все, как и прежде, упиралось в проблему Аквитании. В территориальном отношении договоренность была почти достигнута. Терпя с 1369 г. поражения, англичане понимали, что не могут претендовать на восстановление обширного княжества, территория которого по миру в Кале была слишком велика, а Карл V ради прочного мира соглашался отдать по крайней мере часть своих недавних завоеваний. Поэтому была выдвинута идея раздела: либо половина великой Аквитании образца 1360 г. отойдет королю Франции, а другая — королю Англии; либо Аквитания будет разделена на три части, и в этом случае Карл V сохранял половину своих завоеваний, другую отдавал в качестве фьефа какому-нибудь младшему отпрыску английской династии, а Эдуарду оставались территории, которые он еще контролировал. Можно было бы договориться и о Кале, который Валуа оставлял противнику после завоевания Понтье; эта уступка шла в счет недоплаченного выкупа за Иоанна, в дальнейшем французам осталось бы заплатить только часть. Но снова не хватило краеугольного камня для договора: общий язык не удалось найти в вопросе о суверенитете. Соглашаясь на значительные территориальные уступки, англичане твердо стояли на одном: сколь бы малой ни была доля, остававшаяся их повелителю, она возвращается под его полный суверенитет. Вернуться в вассальную зависимость от Валуа, которая была первой причиной войны, они ни за что не хотели. А Карл, усвоив уроки договора в Кале и гасконских апелляций, был намерен сохранить «суверенитет и ведение» над всеми территориями, которые оставят себе Плантагенеты.

Папские легаты тщетно искали компромисс между этими непримиримыми подходами. Их идею временного суверенитета — было предложено, чтобы он оставался за англичанами на время жизни нынешнего короля и его старшего сына, после чего Аквитания вновь стала бы фьефом французской короны, — все восприняли как насмешку: Эдуарду III исполнялось шестьдесят пять лет, что было редкостным по тем временам долголетием, а Черный принц был при смерти. Необходимо было, чтобы кто-нибудь из противников уступил. Все вот-вот могло рухнуть, и осенью 1376 г. посредники попытались оказать максимальный нажим на Карла V, напоминая ему о бедствиях, причиненных королевству войнами, о том, что его упрямство может привести к разрыву, умоляя хоть немного уступить в вопросе суверенитета. Валуа не поддался. Уступить для него значило бы обвинить себя, что развязывать эту войну он не имел права. Его интересы и его королевский долг не допускали расчленения королевства. Именно это повторяли ему легисты; именно это советнику Жану Ле Февру было поручено передать легатам; именно это один придворный клирик, возможно — бретонец Эврар де Тремогон, вскоре изящно, в духе времени изложит в форме аллегорического диалога под названием «Сновидение садовника».

Поскольку по вопросу о суверенитете достичь согласия оказалось невозможно, все надежды на мир рассеялись. Конечно, англичане и французы еще свидятся между Кале и Булонью, «в привычных местах», для разговоров о мире или длительном перемирии. Но убежденности в их словах не было: в 1377 г. война возобновилась, и рассуждения послов остановить ее уже не могли. Казалось, французы могли надеяться на счастливое и скорое обретение своих земель. Англия была в трауре и представляла собой корабль без кормчего. Она уже утратила Черного принца, символ былых побед, который, страдая от лихорадок, вернулся на родную землю, чтобы вскоре (8 июня 1376 г.) там умереть. Потом настала очередь старого суверена, который более пятидесяти лет руководил судьбами своего островного королевства — это было здесь самое долгое царствование со времен Генриха III и до Виктории[72] — и вверг его в завоевательные походы на континенте. Он умер 21 июня 1377 г., и корона перешла к мальчику лет десяти — Ричарду Бордоскому, единственному сыну принца Уэльского. Эта смена суверена могла лишь дополнительно остудить наступательный пыл Английского королевства, уже изрядно ослабший в течение нескольких лет.