Время для жизни - 2 - taramans

«Ну вот… мать твою! Начал за здравие — кончил за упокой! Никакого понимания правильного развития сюжета! А как же — понять и простить? Наказать, но не сильно! Наградить всеобъемлюще!».

Диалог прервался тем, что в кабинет, распахнув дверь, стремительно вошел комиссар училища Ветров.

— Ну что тут у Вас? Что говорит? — мельком взглянул на подчиненных, внимательно уставился на Косова.

«Опять за рибу гроши? «Что говорит?». Это как понимать? В особый отдел отправят? Ломать пальцы, отбивать почки? Троцкисты-утописты? У-у-у… гэбня проклятая… Ни слова в простоте! «Умру ли я дрючком пропэртый? Иль мимо прохерачит он?». Мне к чему готовиться-то, братцы-живодеры?».

— Ну… Косов, да? — повернулся Ветров к подчиненным.

— Он, тащ полковой комиссар! — вздохнул Верейкис, — вот… разбираемся. Кавтаськин! А он что — и правда отделенный командир?

— Правда, Александр Артурович! — вздохнул политрук и укоризненно посмотрел на Косова — «Что ж ты подводишь, блядь такая?!».

— Да? И как он? Не ошиблись с назначением? — удивился заместитель Главного училищного комиссара.

— Да… до этого момента никаких сомнений в правильности назначения не было. Службу знает, хоть в училище и без году неделя. Нареканий к отделению нет. Учиться — хорошо, в числе лучших курсантов, я бы сказал. Наряды — тоже все в порядке, без замечаний.

— Да? Странно… обычно у таких клоунов с этим как-то все хуже, — раздумывал Верейкис.

— Так! Товарищи политработники! Я чего-то не понимаю, начало разговора — пропустил. Косов! Стихи твои? — начал раздражаться комиссар.

— Так точно, мои, тащ полковой комиссар! — вытянулся Иван.

«А ведь интересно получается сейчас… со всеми этими — «так точно», «никак нет» и прочими армейскими штучками-дрючками. Никогда бы в голову не пришло… но — есть такое! Не знаю, как в войсках, но вот в училище — стало заметно… Хотя… Тот же Ильичев ничего об этом не говорил, но раз не удивился — то это и ему знакомо! Сейчас все «армеуты» — как бы разбиты на две части. Не знаю уж точно их соотношение, но… В Уставе записаны виды обращений между военнослужащими и ответами на таковые. Так вот… Никаких «никакнетов» там и близко нет! Есть — «да», «нет», «понятно» и прочие — вполне известные слова из обихода всего населения СССР. Но вот… есть в армии значит… и в училище — уж точно есть! Сторонники возврата чисто армейских обращений и команд, докладов и терминов-обозначений. И частенько слышится в училище — и «так точно», и «никак нет», и «здравия желаю». Хотя… как сказал уже — нет этого в уставах. Этакая фронда, получается!

Кстати… это ведь и формы касается! И даже — здорово заметно внешне! Есть «поклонники» широченных галифе; длиннющих гимнастерок, которые — как юбки, чуть не до коленей доходят; фуражек с длинными, почти горизонтальными фибровыми лакированными козырьками, которые, как слышал, часть курсантов называют — «лопаты». А есть вроде бы такие же фуражки, но с полукруглыми козырьками, похожими на старые, еще времени царской армии. Их, эти козырьки называют — «жоржики». Ну и фуражки так же именуют. Почему так? Хрен его знает! И гимнастерки у «жоржиков» — нормальной длины, и галифе у них вполне здравых размеров. То есть — для моего восприятия — это более симпатично. Надо будет у Степы спросить — чего это так все сложно!».

— Товарищ комиссар! Мы тут хотели разобраться и доложить уже Вам, как дело обстоит. Извините! — повинился Верейкис за вроде бы игнорирование присутствия старшего воинского начальника, точнее — политработника.

— Ладно… Давайте вместе разбираться, раз уж не успели до моего прихода! — кивнул Ветров.

«Бля! Гениально! Вот что значит — опыт! Опоздал… пардон — задержался! Задержался, значит, ни хрена не понимает из сути разговора, начинает злиться! И — перекладывает вину на подчиненных! Но — проявляет милосердие и демократизм, позволяет подчиненным исправиться. Опять же — но! Уже под его чутким руководством! Ай, молодца, комиссар! Высокий штиль руководства!».

— Косов! Значит — стихи твои, да? — снова подступил к нему Верейкис.

— Получается — мои, тащ батальонный комиссар! — кивнул Иван.

— Нет… так дело не пойдет! Получается — твои, или — твои? — настаивал Верейкис.

— Так точно, мои стихи, тащ батальонный комиссар! — встав по стойке смирно, рявкнул Косов.

— Вольно! Ну вот… хоть какая-то ясность! — выдохнул Зимарев.

«Не вели казнить! Вели слово молвить!».

— А как ты их… ну — как они у тебя получились? — продолжал «допрос» Верейкис.

— Не знаю… тащ батальонный комиссар. Готовили стенгазету с ребятами… Гиршиц… Виноват! Курсант Гиршиц говорит — стихотворение нужно в газету. Чтобы — о Революции! К годовщине же стенгазета! Ну вот… как-то так и получилось.

— Не понимаю я. Что значит — как-то так и получилось? Ты что… поэт? — и с таким выражением, как будто — «Свят-свят-свят! Упаси Бог!».

— Смеетесь, тащ батальонный комиссар…, - хмыкнул Косов, но тут же поправился, — Извиняюсь, тащ батальонный комиссар! Никак нет, не поэт. Просто — сами получились, стихи эти!

— Ага… сами значит получились! Вот так просто, да? — засомневался Верейкис.

— Погоди, погоди, Александр Артурович, — перебил его Ветров, — а вот раньше… тоже — получались?

— Ну… товарищ комиссар… Я же в совхозном клубе работал. Мы там несколько концертов готовили… Ну да… несколько песен… ну — таких… получилось. Пели их со сцены. Но там мне директор клуба здорово помог! Он, знаете, на всех инструментах умеет играть! — заулыбался Иван.

«Здесь надо потоньше… Чтобы усомнились, разочаровались, и — отстали! И чтобы я еще раз… хоть раз! да ни в жисть!».

— В колхозном клубе? А ты кем там работал? — чуть разочаровавшись спросил Ветров.

— Да много кем… И сторожем, и истопником, и дворником, — перечислил Косов.

«Только про киномеханика — молчок! А то… знаем мы этих политработников! А мне лишняя головная боль — да на хрен не нужна!».

— Ага…, - похоже Ветров окончательно успокоился. Ну да — сторож-истопник в колхозном клубе…

«Пусть думают, что случайно песня получилась. Ну вот — звезды так сошлись!».

— Ладно, товарищи… Тут я думаю, все понятно. Давайте переходить к самой