Я и это переживу - Наталия Журавликова

– Получается, регрессивная терапия что-то вроде готовых домашних заданий, – сумничала Марта.

– Почему?

– Ну, вроде как мы проходим кармические уроки, избавляемся от долгов прошлых жизней. Вслепую, потому что ничего не помним. А тут – раз и наглядные ответы. Почему, если это знание помогает благополучно устроиться в новом воплощении, у нас его нет изначально? Если бы это было условием задачки, то мы бы сразу знали, какие нам нужно прорабатывать проблемы в текущей жизни. Может, это запрещённая информация? А вы – кто-то вроде хакеров, взламываете код, вторгаетесь, куда нельзя.

Удивительно, но Тара этот монолог выдержала, не вмешалась и даже морковным пирожным в Марту не кинула.

– Ну, во-первых, воспоминания о прошлых жизнях у нас есть. Да, они где-то в подсознании, но извлечь их можно. Если бы это была такая страшная неприкасаемая тайна, уверяю тебя, у человечества просто не было бы возможности до неё добраться. А так – это вопрос выбора, духовного развития и использования методик. Это как если бы ты мне сейчас заявила, что раз мы от рождения не умеем читать, то не стоит и учиться. Во-вторых, кто сказал, что мы ничего не помним? Дети-то помнят!

– Но не все же. Скорее, это исключение.

– Нет, – помотала головой Тара. – Так или иначе, помнят все. Но не каждый ребенок это способен сформулировать. У одних память о прошлых жизнях активна ещё до того, как сформировалась связная речь. У других речь развилась рано, однако им никто не верит. Детские фантазии, помнишь?

Марта кивнула.

– Дети вообще считаются эталоном фантазёров. А если подумать, откуда у них столько информации, чтобы придумать то, о чём они и понятия не имеют? Воображение не может творить «из ничего». Оно перерабатывает элементы реальности, опыта, и создаёт что-то новое. Но основа быть должна. Зачастую детки рассказывают что-то, о чём точно знать не могут.

– Но сейчас же им планшеты чуть ли не с пеленок в руки дают. А там такой поток информации! – опять встряла Марта.

– И это тоже. Но если проанализировать детские рассказы, отсортировать их, можно вычленить потрясающие истории. Тем более, что планшеты у нас относительно недавно появились, а примеры необычных фантазий были и раньше.

Тара Марте очень понравилась. Было видно – она действительно верит в то, о чём говорит. Её убеждённостью легко можно было заразиться. Марта вновь дышала полной грудью.

– С детьми до 12 лет я сеансы регрессивного гипноза не провожу. У них обычно нет взрослых проблем, таких как самоопределение, затяжная клиническая депрессия и прочее. Хотя груз прошлых жизней может проявляться в виде фобий, тиков, болезней. Но если малыш сам помнит о том, кем он был, вводить его в гипнотический транс нужды нет. Достаточно немного расслабить. Ну, и родители боятся, когда у деточек в мозгах ковыряются, сама понимаешь. А посмотреть вашего Матвейчика я могу, мне самой интересно…

Матвей оказался живым круглолицым парнишкой пяти лет от роду, с умными глазами и обезоруживающей улыбкой. Ожидая гостей, он рисовал, точнее, чертил. С использованием транспортира, циркуля и линейки. Марта рассчитывала увидеть, в основном, детские каляки-маляки, по которым весьма условно можно будет опознать объект недвижимости. А тут практически чертёж.

Матвей легко пошёл на контакт с двумя незнакомыми ему женщинами.

– Я жил в пятиэтажном доме, у нас двор был интересный. Треугольный, – охотно рассказывал мальчик, зачем-то раскрашивая свою схему акварелью. – Все жильцы называли его «бермудский треугольник». Один дом стоял прямо, а два остальных так, чтобы углы были.

– А в каком городе это было? – поинтересовалась Марта.

Мальчик наморщил лоб, будто пытался вспомнить. И не смог.

– Не знаю, – честно признался он. – Я хорошо помню дом, квартиру, какие вещи там были.

– А у тебя братья, сёстры, в этом доме есть? – спросила Тара.

– Нет, – Матвей почему-то засмеялся. – Я же в зеркале был взрослый дяденька. И высокий, чтобы шнурок завязать, очень наклонялся. А ботинки такие большие, больше чем у папы моего. Правда, папа ушёл.

Тут Матвей погрустнел. Видно было, что его маме слышать это неприятно. Её муж оставил семью три месяца назад, когда решил, что сын у него ненормальный, конечно не в его родню, как иначе. Одна из неочевидных целей Нины была – доказать, что Матвей не шизофреник и у него не больная фантазия, просто не всё об этой жизни мы знаем. И тогда отец его вернётся. Зачем ей был нужен спутник жизни, способный предать своего сына и любимую женщину, не очень понятно. Но чужая душа – потёмки.

– Со мной братья и сёстры не жили, но у меня была жена и дочка. Кажется, дочка Клара.

– Вот что, Матвей, ты был на сеансе у психолога? – сказала Тара.

– Да, был, – кивнул мальчик.

– Тогда тебе будет не страшно. Мы с тобой тоже сейчас проведем сеанс, ты расслабишься, откинешь все мешающие мысли. И я тебе помогу вспомнить больше, договорились? Только тебе нужно не тревожиться и не напрягаться.

– Я понял, -уверил её Матвей.

Видно было, он хочет понравиться Таре. Выглядела она очень привлекательно, а мальчик, хоть и в пять лет – будущий мужчина.

– Мне было бы удобно с Матвеем остаться один на один, – сказала Тара. – Я понимаю, Марта, что тебе надо знать, о чем мы говорим. Но, может, диктофона хватит? Или мы даже можем телефон поставить на режим видеозаписи, если Нина и Матвей не против.

– Я не против, – уверила Нина. – Вы же, если будете использовать запись, лицо Мате замажете?

– Я телефон так поставлю, что он со спины будет, – успокоила её Марта.

Всё отлично складывалось. Тару с мальчиком закрыли в комнате, Марта установила смартфон на специальный штативчик, который всегда с собой носила, и они с Ниной пошли на кухню пить чай. Во время этого чаепития беседовали, конечно, о Матвее, о его рассказах, о том, как это, когда у тебя есть ребёнок с «двойной памятью».

– Началось всё с того, что он проснулся утром и начал искать вещь, которой у него никогда не было. Подзорную трубу. Как он смог описать, труба эта старая, в кожаном футляре, у футляра порван ремешок. Когда я ему сказала, что нет у него такого, наверное, с чем-то путает, может из мультфильма, или приснилось ему что-то, он заплакал. Потом несколько дней ничего такого не было. И после – опять. Удивился, где ещё две комнаты, представляете? Тут уже муж начал возмущаться, мол, это я его подучила, чтобы напрямую не говорить, что мы в тесноте живём.

Нина горько вздохнула.

– А я не учила его ничему такому. Да и очень глупо было бы ребенка подговаривать спросить у папы, куда делись две комнаты в квартире. Дальше – больше. Появлялись новые рассказы, новые подробности. И я видела, что Матвей расстраивается, когда я ему не верю. Знаете, сначала я думала, он придумывает. Потом – что он болен. Но однажды просто посмотрела в его глаза, и почувствовала, что должна ему поверить. Ведь никто больше не верит. И если мы выясним про этот дом, про это научное учреждение, о котором он рассказывает, то ему станет спокойнее. Он примет факт, что это всё было, но прошло и ему надо идти дальше, жить тем, что есть.