Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

– Таня, милая, – совсем нараспев сказал Валера, – я очень хочу помочь, но не знаю в чём и как. Правда! Если ты сама не можешь… Давай я всех разгоню, я могу… И наберём новых. Объявим набор в нашем институте, в Меде, в университете.

– Мне этого никто не позволит сделать. Сейчас не позволит. Моя идея простая. Здесь у меня хорошие условия для работы, такого зала практически без ограничения по времени найти невозможно… Поработаем год. Ты сам понимаешь, что осенью из тех, кто сейчас, вряд ли кто останется, но студия приживётся. Вот тогда сделаю новый набор и буду растить коллектив… Год за годом. Не спеша.

– Чем я могу помочь?

– Валера! Ты опытный человек, мастер…

– Да какой там мастер?.. – возразил Валера.

– Хороший!.. Короче… Вскоре, а к весне обязательно, когда пойдут всякие концерты и смотры, от меня потребуют выступлений… Мне нужны номера. Несколько. И причём номера массовые, чтобы было видно, что студия – это не один и не два человека. Для таких номеров мне нужен солист с превосходной техникой. Солист с массовкой…

– Таня! У тебя есть солист. У тебя есть один очень перспективный мальчик, – искренне возразил Валера. – Займись им. Я могу позаниматься с ним отдельно.

– У него будут свои номера… В том, что ты умеешь, тебе замены нет…

В этот момент я перестал дышать и решил, что за шарфом не пойду. На цыпочках я вернулся к лестнице, бесшумно, стараясь дышать через раз, по ней спустился и совершенно не помню, как дошёл до дома. То, что я услышал, было слишком значительно и прекрасно, чтобы смотреть под ноги и обращать внимание на мороз.

В следующий раз на тренинге, который вела Татьяна, Валера всё время находился рядом со мной и давал весьма и весьма точные ценные советы, помогая разобрать сложные движения на составные части и понять их суть и механику.

Он уже пообвык в студии и спокойно мог при нас сутулиться, говорить не витиевато, а просто, не скрывая странной манерности своих интонаций.

Но стоило ему надеть трико и шагнуть на дощатый пол балетного зала, как он весь преображался, становясь настоящим героем пантомимы.

Неоднократно Татьяна просила Валеру провести тренинг, а сама сидела и смотрела за тем, как это происходит, что-то записывала в тетрадь. Валерины тренинги были суровыми, без поблажек, и проводил он их в быстром темпе. Все движения и упражнения он делал с нами, демонстрируя своё полное превосходство.

С девчонками он был язвителен, ироничен и недобр. Доводил некоторых до слёз. Сашу Валера просто не замечал. А девочки, в свою очередь, Валеру не понимали, опасались и не любили, интуитивно чувствуя всю полноту его отношения к ним. Хотя все тренинги он всегда был вежлив, и, если кого-то было за что хвалить, он не скупился на похвалы.

В общем, девчонкам не нравилось, когда Валера вёл тренинг, а когда однажды Татьяна объявила, что следующее занятие она вынуждена будет пропустить и его проведёт Валера за неё один… То на следующее занятие пришёл только я.

Тот вечер мне запомнился как серьёзное и очень личное событие.

Я пришёл. Валера уже вовсю занимался у станка. Я переоделся и тоже стал потихоньку разогревать руки и ноги. Когда стало ясно, что никто больше не придёт, он совершенно спокойно отошёл от станка и встал на место, с которого обычно руководил процессом.

– Приступим, – сказал он мне, будто меня было несколько человек.

Он провёл со мной полный тренинг. В таком темпе и с такой нагрузкой я ещё не занимался ни разу в жизни. Мне не всё удавалось, но я не отставал и ни разу не прервался. Потом он помог мне понять, как совершать некоторые движения, которые я никак не мог освоить. Валера детально и очень терпеливо работал со мной, не раздражался, не торопил. Было видно, что то, что касается пантомимы, для него важно и нет ни одной несущественной детали.

Валера заметил, что мне никак не удаётся освоить движение шеей, чтобы голова смещалась к плечам, как в восточных танцах. Тогда он показал мне пару хитростей, и у меня вдруг получилось.

– Запомни, – сказал он мне, – для искусства пантомимы голова – это не что иное, как продолжение шеи. Нужно уметь двигать ею так, чтобы казалось, что у тебя и голова гибкая.

В тот вечер Валера дал мне ещё один очень ценный и полезный совет… Он увидел, что я пытаюсь отработать движения у зеркала, и сразу ко мне подошёл.

– Вот что, – улыбнувшись и прищурившись, сказал он тихо, – не знаю, как балеринам, а вот нам заниматься у зеркала бесполезно. Мы не видим и не можем понять в зеркале, как мы совершаем те или иные движения. В зеркале мы для себя выглядим не так, как нас видят окружающие. И, глядя в зеркало, человек обычно смотрит себе в глаза. Короче, у зеркала заниматься бесполезно. Работай лучше с тенью… Пойдём покажу.

Он подвёл меня к свободной от зеркал белой стене, на которую упала его чёткая тень, вскинул руку и совершил ею волнообразное движение, которое было безупречным.

– Попробуй, – сказал он мягко.

Я посмотрел на свою тень, поднял руку и повторил движение. Оно получилось точно таким же плавным и красивым, как и у Валеры, только его рука и пальцы были длиннее, так что его волна катилась дольше.

Я был очень, очень и очень удивлён. Я не знал, что так могу и что у меня так получается. Зеркало не показывало мне этого, в зеркале я не видел себя со стороны.

– У тебя очень хорошие данные для пантомимы, – сказал Валера, улыбаясь моему откровенному удивлению, – тебе многое удаётся. Ты природно пластичен, и ты это любишь. Ты единственный здесь, кому надо продолжать занятия пантомимой. Тебе точно уже пора делать этюды, номера, и тебе нужна сцена… Понимаешь, – тут он печально наклонил голову, глядя куда-то вниз, – без сцены пантомима – не пантомима, а просто полуспорт, полу… Без сцены все эти тренинги – это бессмысленное кривляние… Понимаешь?

Я вспомнил, как пытался по книжке И. Рутберга освоить искусство пантомимы и никак не мог понять, зачем могут быть нужны разные пластические техники в отрыве от чего-то главного… Вспомнил и утвердительно кивнул.

– А хочешь я тебе один свой номер покажу? Давно над ним работаю, но что-то пока не получается, – прищурив один глаз, спросил Валера, – никто ещё не видел. Надо будет его показать Татьяне. У неё глаз – алмаз, она очень умная. Возможно, что-то подскажет… Хочешь?

Я снова утвердительно кивнул.

– Хорошо. Тогда садись сюда, – сказал Валера и указал мне на стул. – Номер называется «Парус»… Он ещё не совсем готов.

Он отошёл от меня метров на пять, постоял ко мне спиной, повёл плечами, а потом повернулся, закрыл глаза и опустился на колени. Лицо его совершенно изменилось. Всегда бледное, оно стало мраморным и отрешённым. Даже плохая ноздреватая кожа, казалось, разгладилась.

Валера медленно опустил голову на грудь, а потом плавно поднял правую руку. Поднял её над головой и вдруг длинной кистью, всеми пальцами чётко и выразительно ухватился за несуществующий шест. Ухватился сильно и цепко.