Берлинское кольцо - Леонид Николаев

Она провела пальцами по виску, показывая, что светлая прядь не должна так вяло лежать на щеке.

– До этого ли! – скучно произнес полковник.

– Мне всегда до этого… Между прочим, если вы дадите мне возможность вернуть ценности, то я оговариваю условие… – Рут подняла глаза и с бесцеремонной наивностью, будто речь шла о какой-то само собой разумеющейся любезности, потребовала: – Они будут принадлежать мне… Как личная собственность, сбереженная в виде клада… Ну, разумеется, с вычетом пошлины при таможенной процедуре.

– Прежде надо найти ваш клад, фрау Найгоф. Мифический клад!

– Вы все еще сомневаетесь?!

– Сомневаюсь.

– Так поищите!

Он едва не выдал себя. Хотел сказать, что искали, и, конечно, без результатов. Но сдержался.

– Не мы его прятали и не нам его искать… Это сделаете вы… Но предупреждаю…

– Не надо… Не надо предупреждать, господин полковник. Я на все согласна заранее… Благодарю вас!

Не ожидая разрешения, Найгоф встала и торопливо и не без изящества принялась приводить в порядок свою прическу. Закинув назад голову, она встряхивала волосы, взбивала их легким движением рук. И улыбалась, довольно и торжествующе. Она была еще хороша. И молода. Чуточку походила на ту далекую девушку с Шонгаузераллей…

Полковник с изумлением смотрел на это упоение женской самоуверенностью, на эту подкупающую своей талантливостью, игру. Не зная, прерывать ее или нет, он несколько секунд подождал в нерешительности, потом поднял трубку и потребовал дежурного:

– Две машины к подъезду… Согласно вчерашней разнарядке… И наряд… Все сказано в рапорте…

А вот об этом она узнала уже в январе 1944 года. Узнала от мужа, Вали Каюмхана, имевшего слабость делиться с женой всеми новостями, касавшимися Туркестанского национального комитета, и даже теми, что шли по секретным каналам. Но прежде эта новость попала в четвертое управление имперской безопасности, то есть в гестапо…

Два месяца, а точнее, шестьдесят четыре дня, Дитрих ничего не знал о Саиде Исламбеке – с момента отправки приговоренного в лагерь смерти Заксенхаузен. Эта дата значилась на листке настольного календаря, где штурмбаннфюрер любил отмечать последние встречи со своими жертвами. Потом, размышляя и анализируя, он перелистывал календарь и по известным лишь ему одному черточкам, кружкам и треугольникам восстанавливал прошлое. Исламбек попал на листок 18 октября в виде короткой зигзагообразной линии, проведенной синим карандашом.

И вот перед самым Рождеством в числе многих донесений с оккупированных областей оказалось небольшое, но довольно странное по тону сообщение, вернее, запрос: действует ли еще приказ о задержании опасного государственного преступника Саида Исламбека, изданный летом 1943 года и предусматривающий вознаграждение в пять тысяч марок сообщившему о его местонахождении. Такой человек обнаружен в деревне Н., где расквартирована часть туркестанского легиона. Ответ просят дать немедленно, так как легион в связи с изменением линии фронта и отходом частей СС на новый оборонительный рубеж в ближайшие дни покинет деревню и тогда задержание преступника будет затруднено или вообще исключено из-за сложной военной обстановки в указанном районе.

– Идиоты! – едва не сорвалось с губ Дитриха. – Нашли время подсчитывать марки!

Это первое, что едва не сорвалось с губ штурмбаннфюрера. Второе было сдержаннее и осмысленнее.

Откуда взялся Исламбек в какой-то белорусской деревне? Откуда он вообще взялся? Оба известных Дитриху Исламбека покинули этот мир и в силу самых элементарных законов природы не могли снова вернуться в него. Только чья-то ошибка могла воскресить мертвого. Одного из мертвых. Он подумал сразу о Берлинер ринге, о нелепой истории с двойником. Возможно, на эту историю натолкнули Дитриха марки, упомянутые в донесении. Вознаграждение было связано лишь с двойником. И именно его приметы перечислялись в извещении полиции.

Он снял трубку и попросил Ольшера: кто, кроме Ольшера, мог разобраться в этой туманной истории!

– Воскрес Исламбек!

Надо было удивить капитана невероятным известием. Однако всегда чуткий и настороженный, Дитрих на сей раз не уловил удивления начальника «Тюркостштелле». Было только недоумение, и то наигранное:

– Как воскрес?

– Воскрес, вопреки логике.

– Не могли бы вы, господин штурмбаннфюрер, пояснить это сенсационное сообщение. Я лично плохо усваиваю шутки, но надеюсь, вы не шутите.

– Увы, нет.

– Тогда введите меня в курс дела.

Дитрих не любил и не умел быть понятным. Работа воспитала в нем сдержанность, научила говорить лишь то, что необходимо для вовлечения собеседника в процесс узнавания тайны. Чужой тайны. Поэтому он не ответил, а спросил:

– Вы видели мертвого Исламбека?

– Да.

Тотчас Дитрих кинул несколько крючков, чтобы выловить подробности:

– Узнали? По облику или по приметам?

Ольшер откинулся на спинку кресла и облегченно, даже радостно, вздохнул: теперь стало ясно, какого именно Исламбека имеет в виду штурмбаннфюрер.

– По приметам, а точнее – по одежде. Лицо было до того обезображено, что, кроме усов, я не увидел ничего знакомого…

– Удлиненная мочка правого уха! – напомнил Дитрих.

– Мочка уха? – улыбнулся Ольшер. – Вы полагаете, что там были уши? Два распухших нароста!

– Родимое пятно на бедре! – почти крикнул штурмбанфюрер. – Помните, на него мы обратили внимание при осмотре?

Ольшер подождал, пока гестаповец кончит перечисление примет, потом сказал с иронией:

– До бедра я не дошел, дорогой майор, с меня было достаточно усов и кителя с нашивками унтерштурмфюрера и всей этой грязи!

– И она вас убедила, что убитый – Исламбек?

– В ту минуту – да!

– А сейчас?

Ответ требовал раздумий, во всяком случае, некоторой сосредоточенности: куда-то тянул Дитрих начальника «Тюркостштелле». Надо было определить, насколько серьезно отнесся майор к сообщению, собирается ли он что-либо предпринимать. Если утвердить факт смерти, Дитрих, пожалуй, остынет и откажется от дальнейших действий, а они необходимы пока. Внутри Ольшер и радовался и тревожился. Сообщение о появлении Исламбека в далекой белорусской деревне принадлежало ему. Он составил текст, он переправил его через доверенного человека. Но конечный адресат этой корреспонденции не Дитрих, гестаповец только передаточный пункт. И надо, чтобы передаточный пункт сработал в нужном направлении.

– И сейчас, – ответил Ольшер, – хотя вы и поколебали мою уверенность.

Признание рассердило майора.

– Значит, никакого чуда не произошло, – с раздражением утвердил он. Ему не хотелось новой тайны, вообще никаких тайн не нужно было Дитриху. Не до них теперь! Убить, убить всех и все, что путается под ногами, что мешает понимать мир. Вот уже год, как он мучается от этого невообразимого обилия неожиданностей, случайностей и необъяснимостей. А ему нужна ясность, прежняя, пусть грубая, беспощадная, но дающая равновесие ясность. Теперь он совершенно убежден, что поступал правильно, уничтожая своих противников. Убитые уносили с собой загадки, а если и оставляли кое-что в этом мире, то Дитрих легко расправлялся с недосказанностями, объясняя их по-своему или просто отбрасывая. Сколько раз уже он попрекал себя Исламбеком. Дело не заглохло, оно пускало корни, возникало все в новых и новых вариациях. И только потому, что он не убил его в Тиргартене. Не убил одним выстрелом. Вместе с Исламбеком исчез бы и двойник. Его просто не было бы в природе. Теперь двойник ожил, ожил внезапно и нелепо. Утверди Ольшер, что на Берлинер ринге действительно пал унтерштурмфюрер под именем Исламбека, Дитрих успокоился бы и отбросил как всегда не ко времени возникшее подозрение. Ольшер заколебался. Трусливый, вечно оглядывающийся назад Ольшер породил сомнение.