Шарады любви - Джейн Фэйзер

Даниэль выбрала одну из карт, встала из-за стола и, подойдя вплотную к Линтону, разложила ее перед ним.

— Вот карта нашего селения. Эта тропинка спускается вниз от главного входа в замок.

Девушка перегнулась через плечо графа и принялась водить пальцем по карте. Карта была очень аккуратно и профессионально вычерчена. Линтон подумал, что в Даниэль, пожалуй, скрывается еще один талант — картографа. Свежий аромат ее кожи так пьянил, а прикосновение к плечу девичьей груди, скрываемой тонкой тканью халата, настолько будоражило кровь, что граф попытался отстраниться, дабы не поддаться искушению. Когда это не помогло, он взмолился:

— Даниэль, я не могу завтракать в подобных условиях. Отодвиньтесь!

И внезапно, протянув руку, обнял девушку за талию и одним движением усадил к себе на колени.

— Вот, это уже чуть лучше! Теперь я могу одной рукой есть, а другой поддерживать карту, чтобы она не сползла на пол. Продолжим!

Даниэль мгновенно выпрямилась, как туго натянутая струна. Какое-то ранее неведомое чувство охватило девушку. Ее талию обнимали мягкие, теплые ладони, спина покоилась на широком, твердом плече. Сквозь плотные бриджи из оленьей, кожи она телом ощущала мускулистые, натренированные бедра. Никогда еще Даниэль не чувствовала так близко возле себя присутствие мужчины.

— Я… я… могла бы сидеть на… на стуле рядом с вами… милорд, — растерянно пролепетала она.

— Да, вы могли бы, — весело согласился Джастин, нанизывая правой рукой на вилку жареную телячью почку. — Но я чувствую себя очень удобно и уютно именно в такой позе. А вы?

Ей было уютно… И очень даже удобно… Слишком удобно… А между тем Джастин как ни в чем не бывало продолжал поглощать свой завтрак. Он, видимо, не находил в подобной позе ничего предосудительного.

Даниэль сдалась и продолжила свои объяснения…

Некоторое время спустя она проводила графа к парадному входу, где его дожидался оседланный черный жеребец и все тот же почтовый дилижанс.

— А где кобыла? — спросила Даниэль, оглядываясь по сторонам.

— Кобылу я оставляю вам, дитя мое, — улыбнулся Линтон. — Но с условием, что вы будете пользоваться дамским седлом. Мы ведь договорились?

— Я попробую научиться, милорд. Но не обещаю, что навсегда откажусь от мужского седла. — И Даниэль смешно сморщила свой маленький носик.

— Что ж, меня это устраивает, — примирительным тоном ответил граф и вскочил в седло.

Взяв поводья, Линтон совсем по-особому улыбнулся девушке. Такой улыбки на лице Джастина она еще ни разу не видела. Как будто он улыбался кому-то другому, а не ей. И вообще Линтон никогда не смотрел на своего «сорванца» такими глазами, как сейчас. Однако следующие слова Джастина ее разочаровали:

— Вы будете себя хорошо вести, не правда ли?

— Несомненно, сэр, — обиженно буркнула Даниэль. — Попробуй я только ослушаться! Могу себе представить, что тогда ждет меня после вашего возвращения!

— Дерзкая девчонка!

Длинным пальцем в кожаной перчатке Линтон приподнял ее подбородок вверх:

— Предостерегаю вас от излишней уверенности в чем-либо, дитя мое! Тем более что я никогда не отличался предсказуемостью поступков.

Граф нагнулся, и Даниэль почувствовала прикосновение его мягких губ к своим. Такое легкое, что уже через секунду девушка не могла решить, было ли оно вообще.

Черный жеребец рванулся, унося своего всадника вниз, к извивавшейся вдоль берега дороге. Намеренно или нет, но граф Джастин Линтон больше ни разу не оглянулся на стоявшую у парадного входа маленькую фигурку.

Даниэль запахнула полы своего розового халатика и бросилась к высившейся над бухтой скале. Быстро вскрабкавшись на вершину, она долго стояла, махая рукой вслед становившемуся все меньше и меньше всаднику на черном коне, сопровождаемому почтовым дилижансом. Скоро они совсем исчезли в утренней дымке. Поднятая рука девушки бессильно упала. Босые ноги были до крови исцарапаны колючками, а на душе вдруг стало так пусто и одиноко. Почему? Этого Даниэль толком еще не могла понять…

Время летело быстро. Отменная еда, отдых, свежий воздух, царившая в доме атмосфера любви и доброты делали свое дело. Щеки Даниэль из ввалившихся постепенно стали округлыми, да и сама девушка больше не напоминала обтянутый кожей ходячий скелет. Редкие выезды в корнуоллский свет наводили на нее тоску и казались ужасно утомительными. Местные молодые люди как на подбор были скучными и малообразованными, с примитивным чувством юмора, которое не могло вызвать даже мимолетной улыбки. Среди взрослого населения преобладали тупые и чванливые домоседы, не интересовавшиеся ничем, кроме своих ферм, бесцельной пальбы из ружей и застолья.

Даниэль изо всех сил старалась унять свой непокорный язык и по возможности проглатывать нередко готовые вырваться язвительные замечания. Дедушка и бабушка понимали и одобряли девушку и только изредка мягко журили.

Лавиния с удивлением обнаружила, что эта девушка-женщина, приходившаяся ей внучкой, оказалась очень неплохой хозяйкой. Умение себя поставить, компетентность в самых различных вопросах, в том числе — житейских, скоро снискали Даниэль уважение и доверие всей семьи. Лавиния и Чарльз поняли, что могут во всем положиться на свою внучку. Ей едва ли не всегда удавалось распутывать сложнейшие узлы домашних проблем, таких, например, как таинственное исчезновение сразу трех простыней, ошибки в кухонных счетах или нетактичность племянницы экономки по отношению к горничной графини.

Лорд Марч вскоре обнаружил, что его внучка неплохо соображает, сидя за шахматной доской. Так же, впрочем, как и за карточным столиком. И в той, и в другой игре Чарльз одержал побед в два раза меньше, чем потерпел поражений. Когда же Даниэль однажды спустилась в винный погреб и сообщила дворецкому, что залитое в 1773 году сусло уже превратилось в прекрасное бургундское вино, все сомнения старого графа в том, что именно благодаря неординарности девушки граф Линтон получит отличную жену, рассеялись. Даниэль явно была не из тех, кто станет клянчить у мужа деньги на карманные расходы, постоянно требовать от него особого внимания или докучать глупыми капризами.

Но все же Даниэль не была полностью счастлива. И если всегда была чем-то занята, то лишь потому, что не привыкла ныть и бездельничать. Все время перед ее глазами неотступно стоял образ черноволосого, синеглазого героя, а в ушах звучал его мягкий, но требовательный голос. Часто Даниэль казалось, что этот человек заглядывает ей через плечо, и тогда девушка воображала, как бы он оценил тот или иной ее поступок: одобрительно покачал бы головой или недовольно насупил брови.

От Линтона долго не было никаких вестей. Уже прошло и пятое мая, день, когда в Париже должны были собраться Генеральные штаты. Даниэль стала раздражительной и беспокойной. Чтобы немного прийти в себя, она с утра до вечера носилась по окрестным рощицам и пустынному берегу моря верхом на своей кобыле. Это помогало, но ненадолго…