Под чужим именем - Виктор Семенович Михайлов

Зарубина были скупы, но все же удалось установить, что Ползунов Григорий Николаевич, 1914 года рождения, уроженец села Казина Днепропетровской области, неженатый, инженер Н-ского авиационного завода, по одним сведениям, погиб при исполнении служебного долга в октябре 1942 года, а по другим, более поздним, оказался в числе так называемых «перемещенных лиц» в Западной Германии.

В июне сорок второго года инженер Ползунов в числе небольшой группы специалистов был командирован за границу для приемки авиационной техники, полученной по ленд-лизу. Возвращался Ползунов большим морским караваном, идущим под охраной английских военных судов. Южнее острова Медвежий в Баренцевом море караван застал шторм. Пользуясь благоприятной обстановкой, противник атаковал караван судов и торпедировал транспорт «Блэкпул», на котором находился Ползунов. Корабль затонул, а Ползунова и инженера-электрика Костырева подобрала немецкая подводная лодка.

Впоследствии Костырев рассказал, что гитлеровцы всеми силами пытались склонить их обоих к измене Родине. Высадив с подводной лодки у Варнемюнде, их перевезли в Росток, здесь специально прибывший представитель Абвера штурмбаннфюрер Гэццке вел их допрос. Гэццке пытался сломить их упорство, не стесняясь в средствах, применяя пытки и издевательства. Затем их перевезли в Нейстрелиц, и Костырев больше никогда не встречался с Ползуновым. В сорок пятом году Костырев вернулся на Родину.

Ни в концентрационных лагерях, ни в списках «перемещенных лиц» фамилия Ползунова не значилась. Были все основания считать, что он погиб в одном из гитлеровских лагерей смерти, — и вдруг… Ползунов появился вновь, но не как желанный сын Родины, истосковавшийся по родной стороне, а как враг, ночью, тайно, с оружием в руках.

В отделе кадров завода, где до сорок второго года работал инженер, никаких фотографий Ползунова не сохранилось.

Описание внешности Ползунова, сделанное инженером Костыревым, носило общий характер: «… роста среднего, волосы темные, густые». Со времени последней встречи Костырева и Ползунова в Нейстрелице прошло четырнадцать лет; разумеется, внешность Ползунова изменилась, и эти скудные сведения ничем не могли помочь в оперативном розыске.

II. Майор Комов

Среди ночи Комов проснулся от тупой ноющей боли за ухом. Точно в четыре надрывно затрещал будильник. Превозмогая боль, Комов встал, налил из термоса горячей воды, побрился, оделся, решительно шагнул к двери, но приступ новой нестерпимой боли заставил его вернуться и лечь в постель.

Врач, подполковник медицинской службы Вартанян, сделав запись в амбулаторном журнале, постучал мундштуком папиросы о коробку, закурил и, не глядя на Комова, с напускной, плохо дающейся ему строгостью, сказал:

— Тепло. Еще раз тепло! Увижу вас, товарищ майор, на старте — отправлю в лазарет! Ночи прохладные, ветер. Денька три посидите дома, грейте ухо и читайте юмористические рассказы.

Легко сказать «сиди дома и читай юмористические рассказы»! Приехала инспекторская комиссия. Ночью предстояли полеты в сложных метеорологических условиях. Полк жил напряженной жизнью, а Комов, замполит полка, должен сидеть дома с грелкой!

Весь день Комов никуда не выходил. Проведать его приходило так много людей, что, устав от посетителей, он заперся, лег в постель, накрыл больное ухо шерстяным шарфом и не заметил как уснул.

Комов проснулся, когда в прямоугольнике окна уже потемнело небо и на горизонте вспыхнули первые звезды. Услышав, как, заурчав, отошел на аэродром автобус, Комов оделся и направился в штаб.

В штабе было тихо и безлюдно. В нише у полкового знамени стоял часовой. Ответив на приветствие дежурного, Комов прошел к себе в кабинет, небольшую, скромно обставленную комнату, включил свет и позвонил на старт. В ответ на вопрос замполита о погоде дежурный офицер сказал:

— Дымка, товарищ майор. Да вот руководитель полетов разговаривает с разведчиком погоды, послушайте сами! — Дежурный поднес трубку телефона к приоткрытой двери, и Комов услышал гортанно звучащий в динамике голос разведчика и приглушенный микрофоном басок подполковника Ожогина:

— «Кама» двадцать три! Как слышите?

— Слышу хорошо! Видимость один-два километра. Сильная дымка… — Комов узнал голос командира второй эскадрильи майора Толчина.

— Ваша высота? — спросил руководитель полетов.

— Девять тысяч.

— Понял вас. Идите выше!

— Понял. Иду выше!..

— Слышали, товарищ майор? — спросил дежурный.

— Ясно, — ответил Комов и положил трубку.

Метеорологические условия полета были не из легких. Летчикам, что называется, повезло. Полет в плотной дымке требовал большого напряжения сил и высокого класса пилотажа.

Комов вспомнил свои ощущения: летишь в дымке — видимости никакой! Где горизонт — черт его знает! Кажется тебе, что скользишь на крыло, выровнял самолет — и вовсе будто летишь вверх ногами. Одна надежда на приборы. Словом, лучше сплошная облачность, чем этот чисто-синий обманчивый омут неба.

Комов взял плановую таблицу полетов полка и по «Курсу боевой подготовки» занялся изучением характера предстоящих полетов. Прошло много времени. Услышав где-то высоко над головой звенящий шелест самолета, он не выдержал и поднялся на третий этаж в парткабинет. Отсюда весь аэродром был виден как на ладони.

Перед ним открылась знакомая картина: взлетно-посадочная полоса в строгих огоньках ограждений, посадочное «Т» у старта, красный сигнал над стартово-командным пунктом, впереди угадывалась тренога оптического прибора, позади — передвижные радиостанции, словно большие черные жуки с усами-антеннами, и куполообразные силуэты прожекторов. Вот вспыхнул зеленый сигнал прожекторной группы. Комов увидел на горизонте пока еще едва заметные, бортовые огни самолета. Слепящий свет прожектора лег серебристыми клиньями на посадочную полосу.

Взглянув на часы, по плановой таблице полетов Комов безошибочно определил: «Старший лейтенант Астахов!» — и невольно посмотрел вниз, направо от шоссе, где в домике, крытом шифером, с флажком над входом, размещалась гарнизонная библиотека.

Библиотека работала до восемнадцати часов, но, несмотря на поздний час, одно окно домика было освещено. Леночка Устинова с нетерпением — Комов это знал — ждала окончания полетов.

Эта девушка всегда вызывала у Комова хорошее, теплое чувство, и думая о ней, он невольно мысленно возвращался к себе самому, к своей неустроенной, неладно сложившейся жизни. В сорок первом году Комов со второго курса Политехнического института ушел добровольцем в армию и попросился в летную школу. Окончил Борисоглебское училище имени Валерия Чкалова, но боевых вылетов на долю Комова досталось мало: когда он прибыл в полк, наши войска уже форсировали Неман и выходили в предполье Восточной Пруссии. Он был ранен, снова вернулся в свой полк, и на Параде Победы он, Комов, четко прошел над Красной площадью, сохраняя свое место в воздушном строю.

Будущее казалось безоблачно-ясным: учеба, совершенствование, освоение новой, сложной техники. Но однажды…

Предстояли ночные полеты с наведением на цель в сложных условиях. Накануне Комов простудился. Ложное самолюбие не позволило ему на предполетном осмотре сказать врачу о своем нездоровье, казалось, насморк — несерьезная причина для того, чтобы отказаться от