След - Патрисия Корнуэлл

– Что он до прошлого лета не работал судмедэкспертом, это я тебе и так могла сказать, – отвечает Скарпетта. – И для этого не надо ни тратиться на дорогущие проверки, ни взламывать коды Пентагона или что там еще. Даже не знаю, должна ли я все это слушать.

– Между прочим, – продолжает Люси, – его назначение на такую должность – это нечто невероятное. Неслыханное. Какое-то время он работал патологом в небольшой больнице в Мериленде. К судебной медицине никакого отношения не имел и только в сорок с чем-то отправился на стажировку. Между прочим, аттестацию прошел не сразу – в первый раз завалил.

– Где он стажировался?

– В Оклахома-Сити.

– Даже не знаю, зачем я тебя слушаю.

– Поработал недолго судебно-медицинским экспертом в Нью-Мексико. Чем занимался с девяносто третьего по девяносто восьмой сведений нет. Разве что успел развестись. Детей нет. В девяносто девятом переехал в Сент-Луис, где и работал в службе судебно-медицинской экспертизы до назначения в Ричмонд. У него двенадцатилетняя «Вольво». Собственного дома нет и никогда не было. Возможно, тебе будет интересно узнать, что сейчас он снимает дом в округе Энрико, неподалеку от торгового центра «Уиллоу-Лон».

– Мне это все ни к чему, и слышать не желаю, – говорит Скарпетта. – Хватит.

– Не арестовывался. Я подумала, что тебе это будет интересно. Есть несколько нарушений правил дорожного движения, ничего серьезного.

– Так нельзя. Прекрати. Не хочу тебя слушать.

– Не хочешь – не надо, – отвечает Люси обиженным тоном, как будто это ее оскорбили в лучших чувствах. – Все равно больше ничего нет. Могла бы и еще всего разузнать, но пока только это. Предварительный отчет.

– Люси, я знаю, что ты пытаешься помочь. Спасибо. Не хотела бы оказаться объектом твоего внимания. Он нехороший человек. Не знаю, чего добивается, но пока мы не узнаем чего-то такого, что прямо указывает на его некомпетентность, нарушение профессиональной этики или потенциальную опасность, я и слышать о нем не хочу. Ты меня понимаешь? Пожалуйста, не копай больше.

– А разве он уже не опасен? – спрашивает Люси тем же тоном оскорбленного достоинства. – Поставь такого неудачника на руководящую должность, и он сразу становится опасен. Боже мой. Да кто его назначил? И почему? Представляю, как он тебя ненавидит.

– Я не желаю об этом говорить.

– Губернатор – женщина, – продолжает Люси. – Какого черта женщина назначает на такую должность лузера?

– Я не хочу об этом говорить.

– Конечно, в половине случаев выбор определяют не политики. Они только подписывают бумаги. Возможно, у нее и других проблем хватало.

– Люси, ты зачем мне позвонила? Испортить настроение? Зачем ты это делаешь? Пожалуйста, перестань. Мне и без того нелегко.

Люси молчит.

– Люси? Ты меня слышишь? – спрашивает Скарпетта.

– Слышу.

– Не люблю разговаривать по телефону. Мы не виделись с сентября. Думаю, ты меня избегаешь.

Он сидит в гостиной, расстелив на коленях газету. С улицы доносится звук подъезжающего мусоровоза.

Дизельный двигатель гулко урчит. Мусоровоз останавливается в конце подъездной дорожки, и к ритмичному стуку мотора добавляются пронзительное завывание гидравлического подъемника и глухие удары мусорных баков о металлические стенки кузова. Рабочие швыряют пустые контейнеры, и мусоровоз с громыханием удаляется.

Доктор Маркус сидит в большом кожаном кресле в гостиной. Перед глазами пляшут круги, дыхание сбивается, сердце колотится от ужаса. Он ждет. За мусором сюда, в Уэстем-Грин, приезжают два раза в неделю, в понедельник и четверг, около половины девятого. В эти дни он всегда опаздывает на совещание, а недавно вообще не явился на работу. И все из-за мусоровоза и тех громил, что на нем приезжают.

Теперь они называют себя уже не мусорщиками, а инженерами санитарной службы, но это не важно. Не важно, как называют себя эти смуглолицые громилы в темных комбинезонах и кожаных рукавицах. Не важно, как называют их другие и что считается политкорректным в наши дни. Доктор Маркус боится мусоровозов и мусорщиков, и эта фобия только прогрессирует с того дня, как он переселился сюда четыре месяца назад. Они пугают его, и поэтому он не выходит из дома, пока страшная машина и страшные люди в темном не сделают свое дело и не уедут. Некоторое время назад он начал ходить к психиатру в Шарлотсвилле, и с тех пор дела вроде бы идут на поправку.

Доктор Маркус сидит в кресле и ждет, пока утихнет сердце, пройдет головокружение, уляжется тошнота и успокоятся нервы. Потом встает. На нем пижама, халат и комнатные тапочки. Одеваться, пока не проехал мусоровоз, нет смысла, потому что в ожидании жутких утробных звуков, глухого клацанья и натужного воя он потеет, его трясет озноб, а ногти на пальцах синеют. Доктор Маркус идет по дубовому полу, выглядывает в окно и видит брошенные на углу зеленые контейнеры. Он вслушивается в затихающий шум, удостоверяется – хотя и знает их маршрут, – что мусоровоз скрылся из виду, а не ползет назад и возвращается на место.

Машина уже далеко, рабочие опорожняют баки где-то на соседней улице, потом они свернут на Паттерсон-авеню, а куда отправятся дальше, того доктор Маркус не знает или не хочет знать, – главное, что они ушли. Он еще раз смотрит на свои контейнеры, неосторожно оставленные мусорщиками у самой дороги, и решает, что выходить еще небезопасно.

Приняв такое решение, он идет в спальню, повторно проверяет, включена ли охранная система, снимает сырую от пота пижаму и отправляется в ванную. В душе доктор задерживается ненадолго. Умывшись и согревшись, он вытирается насухо и одевается для работы, радуясь, что приступ остался позади, и стараясь не задумываться о том, что может случиться, если болезнь настигнет его в общественном месте. Главное, находиться в этот момент вблизи дома или офиса и тогда можно спрятаться за закрытыми дверями и переждать бурю.

В кухне доктор Маркус принимает оранжевую пилюлю. Антидепрессант и одну таблетку клонопина он уже принял рано утром, и сейчас время для второй. В последние месяцы ежедневная норма выросла до трех миллиграммов, что не может не огорчать, – ему вовсе не хочется зависеть от бензодиазепинов. Психиатр в Шарлотсвилле говорит, что беспокоиться не о чем. Если не злоупотреблять алкоголем или другими сильнодействующими средствами – а доктор Маркус ни к одному, ни к другому не притрагивается, – с клонопином проблем не будет. Лучше принимать клонопин, чем жить в постоянном давящем страхе перед приступами паники и прятаться за закрытой дверью, чтобы не потерять работу или не предстать перед всеми в жалком состоянии. Он не может позволить себе лишиться работы. Он не богат, как Скарпетта, и не может позволить себе терпеть оскорбления и унижения, которые она, похоже, переносит легко и спокойно и глазом не моргнув. До назначения на должность главного судмедэксперта штата, должность, которую она занимала много лет, доктор Маркус прекрасно обходился без клонопина и антидепрессантов, а теперь у него, по словам психиатра, коморбидное расстройство. То есть не одно расстройство, а два. В Сент-Луисе он иногда не ходил на службу и практически никуда не ездил, но при этом справлялся со своими обязанностями. Да, жизнь до Скарпетты была сносной.