След - Патрисия Корнуэлл

– Кто они? – спрашивает он.

– Нет, нет, нет. Она не умерла от гриппа. Нет. Нет. Моя малышка… Она не умерла от гриппа. Они забрали ее у меня.

– Кто они? Думаете, это сделал не один человек? – Он проходит в комнату, и женщина-врач берет у него стакан с водой.

– Выпейте. – Она подносит стакан к ее губам. – Вот так. Не спешите. Глотайте медленно. Дышите глубже. Постарайтесь успокоиться. У вас есть кто-то, кто может побыть с вами? Я бы не хотела, чтобы вы оставались сейчас одна.

– Кто они? – Миссис Полссон повторяет вопрос полицейского, и голос ее звучит пронзительно и громко. – Кто они? – Она пытается подняться со стула, но ноги не слушаются, как будто принадлежат уже не ей, а кому-то другому. – Я вам скажу, кто они. – Боль оборачивается яростью, такой ужасной яростью, что ей самой становится страшно. – Те, кого он приглашал сюда. Они. Спросите у Фрэнка, кто они такие. Он знает.

В трасологической лаборатории эксперт Джуниус Айзе держит вольфрамовую нить накала в пламени спиртовки.

Его излюбленный трюк далеко не нов, им пользуются уже несколько столетий, но это никак не мешает ему гордиться собой, чувствовать себя пуристом, человеком Возрождения, ценителем науки, знатоком истории, поклонником красоты и женщин. Зажав пинцетом кончик упругой тонкой нити, он наблюдает за тем, как сероватый металл быстро накаляется, краснеет, и представляет его сначала бесстрастным, затем возмущенным. Потом убирает нить из пламени и опускает кончик в нитрит натрия, чтобы вольфрам окислился, а нить заострилась. И последнее – быстрое погружение в чашечку с водой, где нить с шипением охлаждается.

Джуниус вставляет проволочку в иглодержатель. Он знает, что, занимаясь изготовлением инструментов, отвлекается от основной работы, но тайм-аут означает, что можно оторваться на минутку от дела, сосредоточиться на чем-то другом, на короткое время восстановить ощущение контроля. Джуниус смотрит в окуляры микроскопа. Хаос остался хаосом, только теперь увеличился в пятьдесят раз.

– Не понимаю, – бормочет Джуниус, не обращаясь ни к кому конкретно, потому что рядом никого нет.

Пользуясь своим новеньким инструментом, только что изготовленным из вольфрамового волоска, он осторожно передвигает частички краски и стекла, обнаруженные на теле мужчины, погибшего несколько часов назад под колесами трактора. Не надо быть большим умником, чтобы понять очевидное: шеф беспокоится, что родственники погибшего могут обратиться с иском в суд – в любом другом случае трасологические улики совершенно никого бы не интересовали, поскольку налицо смерть в результате несчастного случая, причиной которого стала трагическая небрежность пострадавшего. Проблема в том, что как только начинаешь смотреть и искать, так обязательно что-нибудь находишь, и то, что обнаружил Джуниус, ни в какие рамки не вписывается. В такие вот моменты он вспоминает, что ему уже шестьдесят три, что можно было бы уйти на пенсию или хотя бы не отказываться от предлагавшегося дважды повышения, перехода на место начальника отдела. Отказался же Джуниус по той простой причине, что нет для него места лучше, чем за микроскопом. Ломать голову из-за недостатка финансирования или разбираться во взаимоотношениях подчиненных – это не его идеал времяпрепровождения, тем более что его собственные отношения с нынешним главным судмедэкспертом складываются, мягко говоря, не лучшим образом.

В поляризованном свете микроскопа он перемешает частички краски и металла на сухое предметное стекло. Частички эти смешаны с другим мусором, какой-то странной сероватой пылью, видеть которую ему доводилось только однажды, причем при весьма знаменательных обстоятельствах. Точно такую же пыль он видел две недели назад, когда занимался совершенно другим делом. Да и как внезапная и загадочная смерть четырнадцатилетней девочки может быть связана с сегодняшней гибелью тракториста?

Джуниус застывает в напряженной позе, не позволяя себе даже мигать. Частички краски размером с пылинку перхоти имеют разный цвет: красный, белый и голубой. Это не автомобильная краска, и они наверняка не имеют никакого отношения к трактору, переехавшему случайно водителя по имени Теодор Уитби. Частицы краски, как и непонятные серые пылинки, были обнаружены в открытой ране на лице погибшего. Схожие, если не идентичные, серовато-коричневые пылинки и схожие, если не идентичные, частички краски были найдены во рту четырнадцатилетней девочки, главным образом на языке. Больше всего Джуниуса беспокоит пыль. Странная пыль. Ничего подобного он раньше не встречал. Форма у песчинок неправильная, и они напоминают засохшую грязь. Но только напоминают. На крупицах есть трещины и разломы, есть раковины и гладкие участки, у них тонкие, почти прозрачные, края – все напоминает обожженную, выгоревшую планету. В некоторых частицах имеются отверстия.

– Что это такое? – бормочет Джуниус. – Я не знаю. И как могло получиться, что одинаково необычная пыль оказалась на двух разных жертвах? Они же никак друг с другом не связаны. Что тут случилось, я не знаю.

Он берет пинцет и осторожно убирает со стеклянной пластинки несколько хлопчатобумажных волокон. В свете микроскопа увеличенные нити напоминают толстые белые канаты.

– Кто бы знал, как я ненавижу ватные тампоны! – обращается мистер Айзе к пустой лаборатории. – Кто бы знал, сколько с ними волокиты! – Лаборатория – угловая комната с черными столами, вытяжными шкафами, микроскопами, рабочими местами и всевозможными стеклянными, металлическими и химическими приспособлениями и принадлежностями – молчит.

Многие рабочие места пустуют, потому что большинство его коллег трудятся в других лабораториях на этом же этаже – кто-то занят атомным поглощением, кто-то – газовой хромотографией и масс-спектроскопией, кто-то – рентгенодифракцией. Люди работают на инфракрасном спектрометре или сканирующем электронном микроскопе. В мире, где все хронически отстают и где постоянно не хватает денег, ученые хватаются за все, что только попадает под руку, и выжимают из инструментов последние соки, как жокеи из скакунов в последнем, решающем заезде.

– Все знают, как ты ненавидишь ватные тампоны, – бросает подошедшая Кит Томпсон.

– Из тех волокон, что я собрал за свою короткую жизнь, уже можно было бы пошить громадное одеяло.

– Жаль, что ты вовремя этим не занялся. Посмотрела бы, что у тебя получится.

Джуниус убирает еще одно волоконце. Ловить их нелегко. Стоит чуть сместить пинцет или вольфрамовую иглу, и движение воздуха уносит фибру в сторону. Он переустанавливает фокус, снижает увеличение до сорока, добавляя резкости глубине фокуса, и, стараясь не дышать, всматривается в яркий кружок света, пытаясь разгадать лежащую перед ним загадку. Законы физики гласят, что при возмущении воздуха фибра уходит от тебя как живая, будто убегает. Как несправедливо! Почему бы ей не двигаться в противоположную сторону, в плен и неволю!

Мистер Айзе сдвигает окуляры на несколько миллиметров, и в поле зрения появляются громадные рога пинцета. Кружочек света до сих пор напоминает ему ярко освещенный цирковой круг – и это после стольких лет! В какой-то момент он видит слонов и клоунов в таких пестрых и ярких нарядах, что у него режет в глазах. Вспоминаются дешевые открытые трибуны – их называли «отбеливателями» – и плывущие в воздухе розовые клочья сахарной ваты. Он осторожно подцепляет еще одно волоконце, убирает его с предметного стекла и бесцеремонно стряхивает в маленький пластмассовый пакет, уже заполненный прочим мусором, явно не имеющим никакой доказательной ценности.