Марш обреченных - Валерий Рощин

– Нет, никогда не думал. А что означает эта красота?

– Я не имею в виду разноцветные глаза или кривой нос – это, пожалуй, выглядит уродливо. А вот, скажем, рот…

– Что же рот?

– Если один краешек рта расположен немного ниже другого, то… Вот, скажем, как у актера Тихонова или певца Утесова. Помнишь их лица?

Я копаюсь в памяти, пытаясь воспроизвести названных людей…

Утесова в деталях припомнить не смог, а вот образ Штирлица воображение рисует с хорошей достоверностью. И верно – некий шарм в тонких губах, расположенных малость неровно относительно оси лица, имелся.

– Ты прав, дружище, – соглашаюсь и… замолкаю, припомнив еще одного человека с такой же «асимметрией лица».

Азербайджан

8 августа

Согласно жребию, дежурю под утро, когда в предрассветной синеве проявляется холодный туман, мягко обволакивающий верхушки деревьев. Уступив нагретое место Борису, закидываю в рот шоколадку, подхватываю винтовку и направляюсь к «посту». А проходя мимо сложенных в кучу рюкзаков, резко торможу – левое бедро вдруг снова ощущает легкую вибрацию.

«Как же я мог про него забыть?» – нащупываю в кармане тот странный приборчик, снятый с запястья убитого в котловине «чиновника». Вибрировал именно тот приборчик.

Устраиваюсь на «посту», с которого неплохо просматривается склон ущелья. Обозрев округу, убеждаюсь в отсутствии гостей, а также других неприятных сюрпризов. И принимаюсь изучать вчерашнюю находку.

Спустя несколько минут заключение практически готово: в моей ладони лежит импортный индивидуальный дозиметр гамма-излучения в прочном герметичном корпусе. Когда-то в военном училище мне довелось изучать всевозможные средства регистрации излучения и защиты от него. Но то происходило давно, и вещицы подобного назначения имели совершенно иной вид.

Крохотный экран разделен пополам; в нижней части высвечивается время, верхняя показывала мощность индивидуального эквивалента полученной дозы. Цифры мало о чем говорили – я никогда не сталкивался с радиацией и не помнил значений опасных порогов. Сейчас тревожило другое: вероятно, настроенный на оповещение хозяина при значениях, многократно превышающих фоновые, умный приборчик завибрировал дважды: вчера вечером на обочине шоссе, когда я взваливал на спину контейнер, и только что – стоило пройти рядом с металлическими ящиками.

По спине пробегает неприятный холодок. Не от страха перед радиацией, а от предположения, что меня и друзей используют в какой-то хитроумной и нечистоплотной игре. После многочисленных проверок, более похожих на провокации или подставы, я не очень-то доверял Баркову. Теперь еще эта радиация, будь она трижды неладна!

Смотрю по сторонам. Тихо. Безветренно. Зрение не фиксирует ни единого движения; слух – ни единого шороха.

Поднимаюсь и, не сводя глаз с верхней части экрана, где отчетливо значится число «12,1» и какие-то латинские буквы через дробь, направляюсь к контейнерам.

Подхожу. Прибор молчит.

Делаю последний шаг и встаю вплотную к контейнерам.

Бесполезно.

Опускаюсь рядом с мешками на корточки. Есть!

Экран оживает включившейся подсветкой, а сам миниатюрный прибор дрожит в ладони, издавая тихое жужжание. Число «12,1» тотчас изменяется на «210».

Вздохнув, плетусь обратно, с мрачной миной размышляя о своем открытии.

Итак, на повестке два варианта. Первый: зашкаливает фон пустых ящиков, но тогда получается, что Барков делал замеры неисправным или малочувствительным дозиметром. Второй: в контейнерах на самом деле находится уран. И это гораздо хуже по той простой причине, что одна фээсбэшная сволочь заведомо отправила мою группу на верную гибель. Живыми из этой передряги не выбраться – либо нас прикончат те уроды, что шныряют на джипах и вот-вот нагонят; либо пристрелят свои же, как только пересечем российскую границу. На кой черт им живые свидетели такой грандиозной аферы?..

За несколько метров до «поста» я останавливаюсь – грудь пронзает острая боль. Схватившись рукой за сердце, роняю прибор. Тот падает в прошлогоднюю листву, да так и остается лежать вверх светящимся экраном. Скривившись от боли, медленно оседаю, а перед глазами крохотный экран, живущий по своим правилам и законам. Его подсветка выключается, цифры снова меняются: вместо «210» появляется фоновое значение «12,1»…

Сзади доносится встревоженный голос проснувшегося Матвеева:

– Аркадий, что с тобой?

Пока снайпер торопливо бежит к «посту», я нащупываю злополучный приборчик и сую его подальше под листву.

– Не знаю… кажется, сердце чуток прихватило.

– Ты давай с этим не шути, – помогает тот подняться. – Пошли потихоньку наверх – там у меня валидол заныкан в рюкзачке. Положишь под язык, приляжешь по-человечески, отдохнешь. И отпустит. Непременно отпустит.

– Мне еще сорок минут дежурить.

– А я за тебя подежурю! Мне, старому, все одно не спится.

* * *

Городишко Агдам располагается километрах в шести от территории Нагорного Карабаха.

Поразмыслив, решаю вести группу через Карабах. «Раз Барков не советовал туда соваться, значит, сделаем наоборот!»

Перед выходом я и снайпер переобуваемся в легкие кроссовки, а резиновые сапоги прячем под корягу. Отныне изображать из себя рыбаков не придется – впереди ни дорог, ни больших селений.

Двинулись вдоль трассы Евлах – Нахичевань.

Первые три часа товарищи не дают мне тащить тяжелый груз, хотя чувствую я себя нормально. Сердце отпустило еще в лагере – стоило полчаса полежать без движения, с валидолом под языком и без дурацких мыслей о подлости и предательстве. На траверзе Степанакерта, или, как этот город называли азербайджанцы, Ханкянди, я все-таки вытребовал рюкзак с контейнером и закинул его за спину…

Ровно в полдень отдыхаем и обедаем – благо в здешних горах спокойно: ни грунтовок с сиреной полицейских машин, ни мутных личностей на темных джипах. Потом идем вдоль русла Акеры. Эта неширокая горная речушка бойко несет искристые воды к Ирану и впадает в разделенный границей величественный Аракс.

Ближе к вечеру чуть не напарываемся на погранцов, патрулирующих пятикилометровый участок, где русло Акеры разделяло территории Азербайджана и Армении. Шедший лидером Борька проморгал наряд из пятерых служивых, пересекавших тропу метрах в двухстах. Положение спас Матвеев, вовремя узревший парней в камуфляже. Распластавшись на камнях, с опаской проводили взглядами рвущих поводки овчарок; выждали для верности четверть часа. И двинули дальше…

Цель очень близко, но в этот день добраться до нее мы так и не успеваем. Сумерки обволакивают горы и ущелья, когда до района, ограниченного тремя высотами, остается около двадцати километров.