Умножающий печаль - Георгий Вайнер

— Авторитет крупнейшей славянской группировки в России.

— А-а, да-да, знаю. Чего он хочет?

— У него к вам просьба.

— Какая? — насторожился я, мне не нравится, когда у блатных нарывают вопросы в моем организме.

— Вы в курсе, что они так или иначе прикрывают ряд наших интересов в азиатской нефти и в металлургии на юге России, — глядя в стол, сказал Сафонов.

Ох ты, Господи, не нравится моему генерал-полицмейстеру разговаривать с блатными авторитетами! Да, я в курсе, что бандиты помогают мне поддерживать порядок в местах полного беспредела властей. И это не радует меня. И не огорчает. Я отношусь к этому идиотизму как к данности.

Объективная реальность нашей страны — как наш тяжелый климат, где десять месяцев зима, а остальное — лето.

— В курсе, — сухо сказал я.

— Он просит о встречном одолжении.

— Что именно?

— Вы знаете, что такое «грев»?

— Материальная поддержка зеков, — кивнул я.

Сафонов пояснил:

— Он просит, чтобы через наши связи было разрешено передать братве на зону 2 миллиона пачек сигарет и 2 миллиона банок тушенки…

Прикидывая варианты, я некоторое время раздумывал, а потом сказал вроде нейтрально, как бы безадресно:

— Вообще-то обстановка на зоне тяжелая, на воле-то людям жрать нечего. А там от туберкулеза и бескормицы дохнут как мухи…

Моя полицейская псарня сосредоточенно молчала, возлагая на меня всю тяготу решения. Я спросил Сафонова:

— Кто, предполагается, оплачивает эту поставку?

— Гришин — человек слова, чтит воровской закон и считает для себя долгом «греть» зону. Они готовы оплатить сами, — ответил Кузьмич.

— Нет, так не пойдет, — твердо отсек я. — Мы решим по-другому…

— Как? — пристально посмотрел на меня Сафонов.

— Ты встретишься с Гришиным и скажешь, что мы обеспечим эту поставку, но денег не возьмем. И после этого мы с ним квиты — дела закончены. В остатке — добрые воспоминания, а с их стороны — гарантии помощи в случае наезда беспределыцины. И больше никаких делов…

— Как мы это можем сделать? — не понял Сафонов.

— Это не проблема, — тряхнул я головой. — Если ты договоришься на этих условиях, я создам целевой благотворительный фонд. Допустим, «Зеки — граждане России», ну, знаешь, весь этот гуманитарный, популистский бред. Мол, и они имеют право на человеческое существование. Наш взнос в этот фонд и составит необходимую сумму. Я надеюсь, что братва не позволит разворовать этот фонд в лагерях. Надо будет сделать так, чтобы кто-то из Думы, из почтенных наших депутатов, подконтрольных братве, хорошо бы какой-нибудь либерал, правозащитник, вошел в этот благотворительный фонд и проследил, чтобы не украли деньги. Впрочем, мы внесем в фонд не деньги, а продукты — это нам обойдется дешевле. А ты через МВД найдешь пути обеспечить поставку продуктов.

Сафонов тяжело вздохнул и осторожно заметил:

— Места заключения забрали из МВД, это теперь епархия Минюста…

— Ай-яй-яй, беда какая! Вместо старой вохры английских проповедников пригласили? — спросил я. — Те же самые сидят, те же охраняют. Ты для них и в министерстве юстиции — как был замминистра, так и остался прежним командиром…

— Так-то оно так, — замотал головой Сафонов. — Только есть…

— Перестань, Кузьмич, не выдумывай лишних проблем, — перебил я. — Если государство не хочет кормить полицию, оно обрекает народ кормить бандитов.

Сафонов иронически посмотрел на меня:

— Наверное, правильно. Но когда братва накушается, то она возьмется управлять державой.

— Может быть, Кузьмич, очень даже может быть, — махнул я на него рукой. — Но мы уже пожилые мальчики. Надо смотреть правде в глаза. А правда в том, что в стране идет война. Огромная криминальная война. У нас только в охранные подразделения рекрутировано более миллиона человек — это примерно как во всех войсках НАТО.

Сергей подал голос:

— Беда в том, что их трудно различить — кто из этих натовцев охраняет, а кто грабит и убивает…

— Сережа, война — это одна из форм бизнеса, — начал я объяснять ему. — И выигрывает в войне не патриотический дух, а количество денег, которые воюющие стороны могут вложить в сражение. Могу сообщить тебе, видному борцу с международным криминалом, что сегодня активы русского уголовного капитала превышают 50 миллиардов долларов. Это вдвое больше, чем нужно нашей стране для полной экономической стабилизации. Поэтому платить за борьбу с братвой держава не будет — денег нет! Так что не валяйте дурака и не выделывайтесь, как девочки-институтки. Короче, разговор закончен. К концу недели, Кузьмич, доложи мне о результатах. Думаю, я сделал им предложение, которое они не смогут отклонить.

Серебровский кому-то вкладывал в мозг по мобильному телефону, а я праздно глазел в окошко — сантиметровой толщины синеватый броневой лист. Когда кортеж сворачивал с Тверской на Садовую, я обратил внимание, что конвойные джипы при любых маневрах умудряются держать минимальную дистанцию с нашим «мерседесом» — мы двигались не как три отдельных тяжелых и скоростных машины, а как сцепка, вроде венгерских автобусов-гармошек.

На поворотах водитель и сидящий рядом охранник Миша совершенно синхронно, будто соединенные шарниром, поворачивали свои круглые головы направо, потом налево, прямо — они жили как единый организм.

Негромко, чтобы не мешать Сашке, я сказал водителю:

— Ездите хорошо — загляденье…

Он усмехнулся, пожал плечами:

— Нормально… Я тринадцать лет прослужил в «девятке».

Охранник Миша, подумав, видимо, что я не пойму, объяснил:

— В охране правительства — Янаева, вице-президента возил. Смешной был мужик…

Зачем-то — какое мне дело? — я спросил:

— А стреляешь как?

Водила, ни на миг не отрываясь взглядом от дороги, каким-то боковым зрением посмотрел на меня, будто оценивал, стою ли я ответа, подумал и с явным удовольствием сказал:

— О, стреляю-то я хорошо!..

А Миша кивнул, засвидетельствовал:

— Штатно! У нас с этим нормально…

И я ему поверил — интересно было бы посмотреть, как они хорошо стреляют, если эта виртуозная езда — нормальная.

Сашка громко засмеялся и сказал в телефон:

— Нет, об этом и не заикайся! Не дам! У меня только на твой пенсионный фонд уходит в год около пяти тысяч. Прикинь — полтинник за десять лет. За век — полмиллиона. За тысячу лет — пять лимонов! Вот тут ты выходишь на пенсию и ни в чем себе не отказываешь. Все, все — тема исперчена. Позвони в пятницу Кузнецову и доложи движение моего вопроса…