Его жажда - Альбина Яблонская

Мы спустились вниз. Я не находила себе места. Все ходила по гостиной от стены до стены, не брала в рот ни кофе, ни печенья. Дороти рассказывала, как взяла малыша в приюте и дала ему имя, дала свою фамилию. Ей казалось, что она обеспечит мальчика будущим в своей дружной семье, а в итоге не знает теперь, что с ним делать.

Он их пугает, он говорит жутковатые вещи. Он замкнутый, бывает агрессивным без причины. Не хочет играть со сверстниками. Для открытой и традиционной во всех смыслах женщины из глубинки такой ребенок был испытанием. Он был бременем. Был обузой.

— Вы не пытались отыскать информацию о матери Робби? О его биологической матери? О ней хоть что-то известно?

— Это мне как-то поможет?

— Вам? — посмотрела я на женщину, переживающую за отца. — Вам, может, и не нет. Но это поможет Робби. Ему нужна та, которая родила его. Он ищет выход для энергии. Ему нужна поддержка, которой здесь он не находит.

— Но ведь для этого я вас сюда и вызвала, Камилла. Я думала, что вы поработаете с ним и…

— Я ему не мать. Это не мой сын. Мой сын погиб.

Я говорила это с таким упорством и даже остервенением, будто пыталась убедить в известном факте именно себя. Прежде всего себя, а не окружающих. В первую очередь себя саму.

Он погиб. Ребенок умер. Это не он. Этого не может быть. Нереально, Камилла. Просто нереально, надо выбросить из головы. Перестань. Прекрасти.

ХВАТИТ!

— Боже, я не знала, что у вас погиб ребенок… Мне очень жаль. Я соболезную. Давно это случилось?

— Четыре года прошло. Но я никак не могу отойти. До сих пор.

— Четыре года… — выдохнула Дороти. — Точно как нашему Робби.

— Извините, мне плохо. Надо выйти на улицу и подышать немного воздухом.

Голова кружилась, все шло кувырком. Казалось, что я вот-вот упаду от переизбытка эмоций. Схватила пальто, рванула к выходу, но как только открыла дверь, то увидела копов.

Через дорогу, прямо напротив дома, был припаркован экипаж полицейских. И как только они увидели меня, то двери открылись, из патрульной тачки вышли трое вооруженных мужчины. Один из них — мой Джош.

О боже. Только не это. Я не готова вернуться к нему. Только не теперь, не после всего увиденного и прочувствованного. Не хочу в эту клетку.

— Нет! — крикнула я и уперлась спиной в дверь с рождественским венком. — Нет, я не пойду! Не вернусь!

Хотела было вломиться обратно, но между мной и тройкой офицеров появился внедорожник. Он резко вынырнул из-за угла, затормозил возле самой дорожки к дому Дороти. И из окна мне помахала девушка в темных очках.

— Живей в машину! Босс велел тебя доставить! Срочно!

Я без разговоров села на заднее сиденье. Машина дернулась с места и оставила полицию ни с чем. Еще пара виляний по кварталам и выезд из города полевой дорогой — этого хватило, чтобы сбросить копов с хвоста.

Меня везли к Марселю. А я сидела как в бреду. И не могла перестать это делать.

Не могла перестать ощупывать свое лицо. Трогать его так, как прикасалась к Робби. Была жуткая странность — я как будто ощущала те же грани, что и полчаса назад. В то доме. Трогая ребенка, с которым не была знакома никогда до этого дня.

Что со мной происходит? Я схожу с ума?

Камилла

Меня привезли прямиком к Марселю.

Казалось, все дороги северных штатов вели к его логову — популярному ночному клубу. Сам он мне объяснил, что здесь неподалеку расположена тюрьма, в которой ему пришлось отбывать наказание. За преступление, которого он не совершал. Зато теперь Марса знали как несгибаемого руководителя ОПГ. Он был суров, авторитетен. Его боялись и уважали. А вскоре я сама убедилась в том, что все эти детали — они неслучайны. В определенный момент все ниточки сплелись и выстроились в одну прочную связь.

Даже тот факт, что на Севере работала его банда. Банда Марселя Дробински.

— Кэм, — встретил он меня возле машины, — с тобой все в порядке? Как ты?

— Я… — мотала я головой, все пытаясь переварить увиденное в Шервуде. — Со мной что-то странное происходит.

Я положила свои ладони ему на лицо и стала исследовать черты Марселя с закрытыми глазами. Все только подтверждалось. С каждым таким прозрением все аргументы против таяли, как снег на солнце. Но с каждой растаявшей снежинкой таяла и уверенность, что я вменяема. Потому что это не может быть правдой.

Такое ощущение, что я спятила и потеряла связь с реальностью окончательно. Неужели я строю иллюзии и вижу то, чего на самом деле нет в природе?

— Что ты делаешь? — удивился Марс, поглаживая мои руки на своем лице. — С тобой все хорошо?

— Боже, ты не поверишь…

— Не поверю во что?

— Если я тебе признаюсь. Если я тебе скажу, о чем я думаю. Что я чувствую.

— Тогда лучше сказать это сейчас. Потому что времени нет. Мы спешим.

— Куда? — подняла я веки и стала изучать его угольно-черные глаза. От этого взгляда я опять задавала себе вопросы, на которые боялась давать ответы. Все это нереально… Или реально? — Это потому ты за мной прислал машину? Что-то произошло? Что-то важное?

— Тебе туда нельзя возвращаться, малая. В Шервуде тебя уже пасут легавые. Сама знаешь, кто инициатор.

— Послушай, насчет Шервуда и моей поездки… — пыталась я как-то объяснить Марселю, с чем столкнулась. — Ты ведь помнишь, что я говорила тебе о ребенке?

— Как раз потому я за тобой и послал.

Марс надел на голову тканевую маску-балаклаву и усадил меня в машину. Я не понимала, что происходит, откуда такая спешка и почему у всех на лицах маски. Что мы будем делать? Предстоит налет? Но как это может быть связано с моим несчастным мальчиком?

— Мне опять куда-то ехать?

— Мы едем на дело, Кэм.

— Что? Нет. На какое еще дело?

— Вот. — Он протянул мне пистолет. — Тебе придется кое-что сделать сегодня.

— Я не буду никого убивать.

— Ты ведь хотела, чтобы я простил тебя?

— Да, конечно. Но…

— Ну вот и отлично. Если хочешь вымолить прощение — прикончи одного ублюдка. Он того заслуживает. Точка.

— Что? Господи… — смотрела я на пистолет в руке.

А Марс надевал мне на голову такую же черную балаклаву.

— Тебя не должны узнать. Работаем под маскировкой. Никаких имен и фамилий. Никакой пощады. Приезжаем и заходим в дом. Ты взводишь курок и стреляешь прямо в лоб тому, кто жить не достоин. Все поняла?

— Я не смогу.

— Ты сможешь. Один выстрел — я тебя простил и больше никогда не упрекну в предательстве. Ты ведь не хочешь жить с этим проклятием вечно?