Цивилизации Древнего Востока - Сабатино Москати

Однако хетты оставили после себя след, который продержался еще несколько столетий. В области Таурус и в Верхней Сирии мелкие государства, сформировавшиеся в период хеттского империализма, продолжали существовать и после гибели империи, участвуя в некрупной политике поднимающихся еврейских и арамейских царств. Правда, государства эти были хеттскими лишь отчасти (точнее говоря, хеттскими в них были лишь некоторые слои общества); по этой причине мы позже рассмотрим некоторые из них, такие как Шамаль, Алеппо и Хамат, где заметную роль играли арамейские элементы. Их язык с неклинописной письменностью, лишь недавно расшифрованной, в настоящее время считается родственным, но не идентичным хеттскому. Культура этих стран также была типично гибридной.

Самый важный документ, оставленный неохеттами, был обнаружен в Каратепе (Киликия). Это длинная надпись на финикийском и иероглифическом хеттском, рассказывающая о делах местного царя Аситаванды:

История мелких неохеттских государств, как и вообще государств Верхней Сирии, пассивна и выражает негативный аспект нарастающей ассирийской экспансии. Эта история завершается с падением в 717 г. до н. э. главного их центра Кархемиша, а через восемь лет еще одного города – Малатии.

Определение хеттской цивилизации и ее основных характеристик представляется нам возможным только в том случае, если мы откажемся от поиска общего деноминатора, некоего объединяющего фактора. Напротив, нам придется рассматривать многообразие составляющих как типичную черту: разумеется, не просто потому, что такое многообразие имеется, – ведь каждая культура реагирует на бесчисленное число самых разных раздражителей. Дело в том, что в данном случае единства реакций не наблюдается вообще, отдельные элементы просто накладываются друг на друга, не сливаясь в единое целое.

Типичный пример такого наложения – хеттская религия: она включает в себя верования более ранних аборигенных народов, индоевропейские наложения и верования других горных народов, анатолийских соседей хеттов, месопотамских народов и египтян. Более того, каждый бог из всего этого множества сохраняет собственные храмы, собственных жрецов, собственный культ и даже собственный религиозный язык. Была, правда, попытка организовать этот пантеон, толчком для которой послужило скорее политическое единство страны, чем теологическая инициатива жречества. Однако сути религиозной жизни эта реформа не затронула; в теории она запустила процессы слияния и взаимосвязи, но тексты показывают, что на практическую жизнь это оказало лишь самое поверхностное влияние.

Немецкий историк Моортгат совершенно прав, когда говорит о «духовном федерализме» и видит в нем параллель с политическим федерализмом, характерным для хеттской цивилизации: «Религиозная жизнь Хеттской империи отличается общей духовной терпимостью и даже почитанием иноплеменных богов, которым, как и иноплеменным пришельцам, они оказывали полное гостеприимство, подобное тому, какое позже оказывали персидские правители Ахемениды. Не слияние культов или божественных мифов, а, если так можно выразиться, духовный федерализм соответствует феодальной концепции устройства общества. Различные культурные и биологические слои хеттского народа, который так никогда и не вырос до подлинного единства, имели не только собственных богов и, соответственно, местные храмы этих богов, но и собственное жречество, и возможность поклонения своим богам на собственном языке. Разумеется, каждый почитал в первую очередь собственные сверхъестественные силы, ближайшие и привычные, как привыкает ребенок к своим родителям и предкам; но все понимали, что другие народы и племена поклоняются похожим силам и что у каждой долины должен быть свой горный бог, или речной бог, или бог грозы, восседающий на горной вершине. Так и возникала тысяча хеттских богов, которых уже невозможно было перечислить по именам: крайняя форма политеизма, максимально контрастирующая по внутреннему содержанию с горячей исключительной верой в Яхве, которая вскоре должна была начать свою деятельность в Западной Азии».

Характерным божеством горных народов был бог грозы – воплощение природной силы, которая в облачных и дождливых регионах, из которых пришли эти народы, оказывает самое непосредственное и очевидное влияние. Но, в соответствии с только что названными особенностями, в хеттской религии был не один бог грозы, а несколько, в разных местностях разные; иногда это были местные боги, иногда пришлые, как хурритский бог Тешуб или лувийский Даттас.

Среди божеств, связанных с космическими силами, широкой популярностью пользовалась месопотамская троица – Анну, Энлиль и Эа. Из небесных элементов самым значительным считалось солнце – но не мужское божество солнца, хотя такое тоже имеется, а женское, важнейшей персонификацией которого была богиня города Аринны. Но, как обычно у хеттов, были и другие, в первую очередь хурритская Хепат; Месопотамия также внесла здесь свой вклад в хеттский пантеон – богиню Иштар и ее хурритский вариант богиню Шаушку.

Хорошо известный восточный бог растительности тоже присутствует, а его хеттское воплощение – Телепину – вовсе не представляется пришлым; его приключения, о которых мы поговорим в разделе «Литературные жанры», вполне можно поставить в один ряд с приключениями месопотамского Думузи (Таммуза) и египетского Осириса.

Насколько мы можем сказать, хеттская концепция богов вполне совпадает с месопотамской: боги во всем подобны человеку, только могущественнее, и бессмертны в придачу.

Мы уже говорили о попытке организации пантеона, правда частичной и поверхностной. При этом на верхушке божественной иерархии поместилась солнечная богиня Аринны и бог грозы; они были родителями Телепину и других грозовых и солнечных богов. Но в разные периоды времени и в разных местах небесная иерархия выглядела по-разному, поэтому хеттскую теологию отличают все же не организация и гармония, а разнообразие и контрасты.

Судя по всему, из вышесказанного достаточно ясно следует, что в хеттской религии преобладало месопотамское влияние. Даже иноплеменные боги, сами по себе независимые, оказались включенными в систему поклонения и ритуала, берущую начало от вавилонских и ассирийских, а значит, чаще всего от шумерских, образцов. Из Месопотамии же берет начало (хотя здесь вполне возможно и независимое происхождение) вера в демонов как возмутителей спокойствия человеческой жизни, в то, что зло – результат греха, но может быть и результатом колдовства. Отсюда обширная магическая литература, по форме часто соответствующая вавилонским и ассирийским образцам.