Цивилизации Древнего Востока - Сабатино Москати

Видя, что характерной чертой египетской скульптуры было правдивое отображение природы, мы не должны делать вывод, что эта верность истине исключает в произведениях египтян фантастические элементы, тем более те, что относятся к сфере религиозных представлений и верований.

Напротив, нигде, возможно, воображение не переплеталось так тесно с реальностью или, скорее, не принималось как некая высшая реальность. В скульптуре примером такого слияния может служить такой типично египетский памятник, как сфинкс. Древнейший и монументальнейший из всех, сфинкс из Гизы (фото 20) первоначально был скалой, напоминавшей своими очертаниями лежащего льва. Человеческие руки усилили и подчеркнули это сходство, высекли из камня человеческую голову, – и в результате возник величественный символ могущества фараонов. Позже сфинкс стал отдельным видом статуи, вход в храмы охраняли уже целые аллеи сфинксов; в каком-то смысле сфинкс стал египетским эквивалентом тех гигантских фантастических животных, которые устанавливались в воротах месопотамских святилищ.

В Египте барельеф и роспись составляют практически один художественный жанр с общими техниками (ибо рельефы часто разрисовывались) и темами. И то и другое получило очень широкое развитие; и если по количеству рельефов Месопотамия еще может выдержать сравнение с Египтом, то в отношении росписи все совсем не так: от месопотамских росписей до нас дошли лишь отдельные фрагменты, причем очень плохо сохранившиеся, а образцы египетской живописи многочисленны и в прекрасном состоянии.

В отношении теоретических принципов египетское искусство очень похоже на остальной мир Востока, в их практическом применении – оно уникально. Египетский художник, как и его месопотамский собрат, подходит к проблеме изображения объективно, а не субъективно и рисует фигуры людей и предметы такими, какие они на самом деле, а не какими кажутся. Тем не менее внутренне присущее художественное чувство помогает ему избежать механического наложения планов; он предпочитает выдерживать единый план изображения, в котором может найти решение своих проблем, не создавая очевидного противоречия с реальностью. В египетском искусстве тоже имеется множество традиций, определяющих изображение человеческой фигуры. В основном правила здесь те же, что и в Месопотамии: лицо изображается в профиль, но глаз показывается фронтально; плечи и таз изображаются фронтально, руки и ноги – в профиль. Но все элементы объединяет гармоничная свобода, которая уменьшает или совсем устраняет впечатление неподвижности. Более того, движение присутствует; то самое движение, которого не хватает месопотамским фигурам, здесь утверждается с полнотой, которой совершенно не мешает сдержанность стиля.

Барельеф и рисунок находят практическое выражение в двух типах памятников: на храмовых рельефах преобладают военные сцены, а рельефы и росписи на стенах гробниц черпают сюжеты преимущественно из частной и семейной жизни. В этих сюжетах – первое и главное отличие от искусства остального Древнего Востока, где искусство всегда публично и официально. Как мы уже видели, египтяне не просто изображали частную жизнь отдельных людей, но изображали ее во всем разнообразии форм, вплоть до игр и танцев. В начале этой главы мы уже описывали изображения на стенах гробницы: в них не только красноречивый реализм статуй, но и элегантная свежесть громадного разнообразия тем, жизнерадостный и веселый взгляд на жизнь, любовь к смеху и шуткам, которые, можно смело сказать, были неизвестны остальным народам Древнего Востока.

Часто встречаются групповые сцены, так что мы можем – с необходимыми коррективами – повторить сказанное об ассирийских рельефах: они предназначены запечатлеть, а не украсить, они отражают жизнь, хотя и будущую, не хуже письменных рассказов. Но для иллюстрации сделанных замечаний нам удобнее взять отдельные изолированные фигуры. Возьмем портрет музыкантши из фиванской гробницы (фото 21): чистый и тонкий профиль лица, стройные и гибкие линии фигуры с намеком на чувственные удовольствия, легкое драпирующее одеяние, грация рук и пальцев, держащих инструмент, – все выражает спокойную радость и гармоничное наслаждение жизнью. Еще один пример – птица в ветвях из гробницы в Бени-Хасане (фото 22): та же верность натуре, та же простота и чистота линий, то же веселое спокойствие. Таково первое впечатление, которое производит на человека египетская цивилизация, и на этом мы закончим разговор о ней.

Из огромного количества произведений малых форм нам следует по крайней мере упомянуть резчиков по дереву, и в первую очередь мастеров-мебельщиков; у нас есть образцы египетской мебели, датируемые еще Древним царством; затем стекло, которое начали изготавливать в период Среднего царства; тщательно проработанные бронзовые изделия; и, конечно, украшения, которых тоже уцелело немало. Но в конце рассказа о Египте нам бы хотелось подвести некий итог, кратко сформулировать природу и задачу египетского искусства. Египет располагается на границе Древнего Востока и, несомненно, разделяет с другими цивилизациями принципы и характерные особенности этого мира. Однако египетский взгляд на человеческую жизнь и природу, способность к изображению этой жизни, классический, если так можно выразиться, ритм египетского стиля и, наконец, выражение чувств формируют прелюдию к тому, что позже станет достоянием Греции и западной цивилизации. Но была ли там подлинная преемственность? Была ли непосредственная передача опыта? Мы бы не взялись это утверждать, да это и не важно. Египетское искусство живет своей собственной жизнью, отражая жизнь «оазисной цивилизации», какой, собственно, и является цивилизация Египта. Если же мы зададим вопрос, в чем же тогда его значение и функция, то ответом на него могут стать слова Донадони, завершающие книгу, которую мы уже цитировали: «Египетское искусство не пережило арабского завоевания. Оно не осталось как живая действующая традиция, которая передается из поколения в поколение, несмотря на меняющиеся взгляды и ценности. Но это не дает нам права сказать, что египетское искусство – мертвое искусство: ибо искусство живет не только тогда, когда дает жизнь другому искусству, но и тогда, когда оно открыто для любого, кто пытается понять его проблемы и причины его существования. Тот факт, что хронологически жизнь египетского искусства закончилась в далеком прошлом, не мешает нам переживать его вновь и вновь и переносить в то вечное настоящее, в котором любой человеческий опыт может стать живым элементом нашего личного опыта».

Около 1500 г. до н. э. – эта дата очень приблизительна – в истории древнего Ближнего Востока произошли глубокие структурные сдвиги. До этого момента историю этого региона двигали две великие силы – Египет и Месопотамия. Благодаря особым природным условиям в долинах больших рек цивилизация развивалась быстрее, а политические объединения возникли там значительно раньше, чем в других местах. Затем, достигнув внутреннего единства, каждая из двух держав в процессе расширения и завоеваний, естественно, обратилась против второй. Остальные регионы и народы вокруг, которым повезло меньше, оставались пассивными свидетелями событий, объектами, а не субъектами процессов, определявших, в частности, и их судьбу тоже. Теперь же картина начинает потихоньку меняться: среди людей гор, образующих изогнутую границу северо-восточной части Древнего Востока, а немного позже и среди племен пустыни, протянувшейся к югу от него, усиливается центростремительное движение. Формируются прочные государства, способные на равных конкурировать с державами великих речных долин. Пришельцы действуют как катализаторы истории: именно благодаря им встречаются и сливаются враждебные силы; в конце концов, именно с их появлением древний Ближний Восток занимает свое законное место на скрижалях истории – место более значительное и высокое, чем каждый из составляющих его элементов в отдельности.