Морок - Юлия Аксенова

Забавный разговор у меня состоялся с мамой после субботнего моего свидания с Алексеем. Разговор, имевший приятные последствия.

Глядя, как я убираю в шкаф одежду, в которой встречалась с Алексеем, мама заметила:

— Детка, это, конечно, не мое дело, но, по-моему, ты ведешь себя неприлично.

Я обернулась к ней, полная удивления.

— Судя по твоим рассказам, этот мужчина очень старается сделать тебе приятное, заботится, чтоб тебе было весело, интересно, комфортно. А ты совершенно не хочешь порадовать его!

Я дар речи потеряла! Моя мать, конечно, не ханжа, но… о чем она говорит?

— Нет-нет! — Мама рассмеялась. — С этим ты уж сама будешь разбираться, без меня. Я хочу сказать, что ты слишком плохо одеваешься на свидания. Слишком просто, невзрачно, даже небрежно. Разве можно? Ведь вы с ним ходите в театр, в публичные места. Ему было бы приятно, если бы на его спутницу обращали внимание, если бы он мог гордиться тобой.

Я не стала спорить. Я обрадовалась. Вот оно! Последнее время я чувствовала, что мне чего-то хочется такого… Какой-то простой радости.

Что ж, мать сама полезла в ловушку, я ее не заманивала, не провоцировала.

— Мама, ты права, — коварно подольстилась к ней. — Но мне же совершенно нечего надеть! — захлопнула я ловушку.

Мама сдалась сразу и бесповоротно.

Весь следующий день мы посвятили шопингу, которого она терпеть не может, но тут перенесла безропотно. Накупили красивых тряпочек. И мне, и ей. Главное, мне досталось потрясающее платье!

Светло-серое, жемчужного отлива. Тонкий шерстяной трикотаж. Обтягивает всю мою стройную — да, это так! — фигуру. Простой вырез мысиком удлиняет шею. Смотрится фантастически красиво, дорого, стильно. Я в нем нежна и загадочна. С моим любимым шелковым шарфом — неотразимо!

Очень вовремя все это. Весна начинается. Будет в чем ходить на свидания. И не только.

* * *

Он давно не ходил на свидания с такими легкими мыслями и светлыми чувствами.

Безоблачный день приглашал к пешим прогулкам. Виктору требовалось минут сорок, чтобы добраться до Грин-парка без помощи каких-либо транспортных средств. По дороге он любовался улицами родного города: он сто лет не ходил по Лондону без спешки. И конечно, размышлял о женщине, с которой собирался встретиться.

Бетт — коллега, прекрасный партнер в работе. Почти ровесница — она года на два моложе его. Бетт, с которой они понимали друг друга с полуслова и с полувзгляда… Сказать, что Бетти хороша собой, значило бы погрешить против истины, но обаяния — напористого, немного маскулинного — ей было не занимать; она одевалась с безупречным вкусом и держалась с непринужденным достоинством…

Как вышло, что прежде он не замечал Бетт? Ну да, она ведь была замужем. Виктор не обращал внимания на замужних женщин. Не то чтобы придерживался пуританской морали — просто, если люди вступили в брак и сохраняют его по каким бы то ни было причинам, при чем здесь он? Тем более что свободных молодых женщин вокруг всегда много.

С худенькой, бледненькой девочкой, очень похожей на своего брата, Виктор без труда нашел общий язык.

Слабенькая на вид, Элли удивила его своей выносливостью. Ходили по аллеям парка, по его представлениям, довольно долго. Из маленького Грин-парка перешли в Сент-Джеймс — ребенок ни разу не пожаловался, не захныкал. Наконец уже взрослые сдались и решили посидеть на лавочке. Элли еще некоторое время прыгала около их ног, прежде чем уселась рядом с матерью и притихла, прижавшись к ее боку.

— Все. Няня пришла, — тихо сказала Бетт так, чтобы слышал только Виктор. Ее лицо будто окаменело: стало собранным, непроницаемым и суровым. — Детка, пора домой, — обратилась она к дочери.

Девочка порывисто обернулась; метнулись два крошечных хвостика светлых прямых волос, только что собранных матерью на ее макушке. Элли тоже увидела молодую женщину, торопливо шедшую по аллее вдоль пруда. Темно-карие, как у ее матери, глаза стали черными от мгновенно наполнившего их страха.

— Мама, ты пойдешь с нами?

— Нет, с тобой пойдет няня.

От пронзительного нечленораздельного детского визга Виктор вздрогнул. Уши заложило. Элли соскочила с лавочки, где только что мирно сидела, болтая ногами. Деревянная игрушка, лежавшая у нее на коленях, упала, Элли, не замечая того, прошлась по кукле обеими ногами, дважды раздался треск. Девочка вцепилась в легкую ткань юбки, окутывавшую материнские ноги. Она продолжала кричать.

— Не пойду! Хочу с тобой! — разобрал Виктор.

Люди, сидевшие на лужайке и проходившие по аллее, оборачивались на них.

Как будто не замечая диких воплей дочери и давления ее пальцев, наверняка оставлявших на коже ног синяки, Бетт повернула голову к Виктору.

— Мы сейчас распрощаемся. У нас это… целая история. Подожди меня… где-нибудь там. — Она неопределенно махнула головой.

По каменной маске, сковавшей лицо Бетт, уже побежали едва заметные трещины горя. Виктор понял: Бетти не хочет, чтобы он увидел ее плачущей.

Его всегда удивляло, почему так распространено мнение, будто мужчины боятся женских слез. Он не боялся. Правда, с другими мужчинами он эту тему как-то не обсуждал… Виктор предпочел бы остаться рядом с Бетти, поддержать ее в самый трудный момент. Но глаза старинной приятельницы буквально отталкивали его. Что ж, Бетт горда и независима. А может, у нее, ко всем несчастьям, водорастворимая тушь.

— Хорошо, Бетти, я буду неподалеку, — ласково сказал он и поднялся с лавочки.

Задержался па секунду, глядя на девочку. Но прощаться с Элли не имело смысла: она напрочь позабыла про чужого дядю, поглощенная своим горем.

Няня Элли уже торопливо сворачивала в боковую аллею.

Виктор направился в противоположную сторону.

Теперь он находился в отдалении от лавочки, где мать старалась оторвать от себя дочь, вручив ее чужой женщине. Визг ребенка не прекращался — такой пронзительный, что от него по-прежнему закладывало уши. Бетт то прижимала Элли к себе, то пыталась передать ее, отбивающуюся, на руки няне. Рыдали обе, только няня сохраняла спокойствие и даже вежливую улыбку.

В третий раз Элли вывернулась из рук Бетт и вцепилась в материнские ноги. Возобновился замерший было ненадолго вопль.

Виктор перевел дыхание и быстро зашагал к троице, на ходу вынимая из кармана свежий носовой платок.

Он знал — наверное, где-то вычитал или услышал, — что маленького ребенка легко отвлечь даже от переживания самого горького горя чем-нибудь занятным. Ребенок увлечется новым впечатлением и успокоится, как по мановению волшебной палочки.

Вначале собрался снять часы. Но Элли — не младенец, чтобы приманивать ее интерес блестящим предметом. Тогда бог знает из каких глубин памяти он вытащил простенькую, но очень веселую детскую забаву — скрученную из носового платка марионетку. Тощие подвижные ножки управляются двумя пальцами, выделывая любые кренделя, откляченный задик вихляет, туловище изгибается во всех направлениях — прелесть!