Хулиган напрокат - Алёна Черничная

Краснея еще больше, я улыбаюсь. Кусаю губы.

Это его запах… терпкий… древесный… одуряющий…

Ставлю мужские духи обратно на место и прижав полы полотенце к себе крепче, я, наконец, выхожу из ванной. До сих пор не могу поверить в то, что он все это провернул из-за меня…

Босыми, влажными ногами тихо проскальзываю прямо по коридору в комнату Макса…

За сутки до этого…

Макс

Правый апперкот. Левый апперкот. Джэб. Хук[1] слева…

Крепко стиснув зубы, отчаянно втягиваю спертый воздух спортзала носом. Костяшки пальцев уже горят в перчатках, пока боксерская груша передо мной беспомощно раскачиваемся от моих же ударов.

Мне хочется крушить — ломать. Хочется избавиться от, дерущего грудь, горячего чувства. Именно поэтому я уже который час выбрасываю его из себя в спортзале.

Снова джэб, кросс с правой руки… В какой-то момент даже перестаю контролировать четкость и правильность ударов. Я снова думаю об Олесе.

С Алешей, значит, она улыбается. От этой тошнотворно умилительной картинки перед глазами кислород в легких становится невыносимо горячим.

Ухмыляюсь. Еще и волосы распустила… Советы мои помнишь, да, Леся? И пользуешься, а я вот…

А я дебил. Потому что до сих пор не понимаю. Что я сделал не так?!

За что на меня смотрели с неизмеримой обидой?

Мой кулак летит в грушу, но вместо нее перед глазами воображаю это смазливый фейс Смирнова.

Примерно это же самое мне хотелось сделать с ним в тот момент, когда увидел его и Синичкину в коридоре. Этот блондинчик успел и ручонки протянуть к Олесе. Стоял, сука, обнимал, а у нее улыбка…

Скрежет своих же стиснутых зубов слышу у себя в ушах.

Размах. Удар.

И по полупустому залу разлетается жалкий звон цепи, на которой болтается боксерская груша, а из моей груди вырывается шипение.

Черт! Когда я пропустил момент, когда Олеся прочно вросла в мои мысли?

Впиталась под кожу. Въелась в душу. Занозой застряла в моей башке!

Я должен был просто постоять рядом с Синичкиной и мило махать ручкой. Сделать эту зашоренную девчонку хоть чуть поярче.

А в итоге эта девочка сделала меня.

Синичкина, просто чемпионка мира по переобуванию. Сначала мне невинно глазищами своими хлопала, теперь вот Алеше.

Кто ж знал, что мой, придуманный на коленке план, сработает?!

Напрягаю каждую мускулу рук, спины и ног. Колочу грушу с неконтролируемым остервенением, которое так и прет откуда-то из моего нутра.

Выброс руки. Удар.

Надо получить эти долбаные ответы…

Еще размах и удар.

…и забыть…

Хук слева. Удар.

…и забыться…

Еще и еще удар по груше. Дыхалка на износ, челюсть сводит…

…и трахать уже хоть кого-нибудь, а не свои же мозги…

Да. Так и сделаю. Вечером завалюсь в клуб и поминай как звали. Но в голове плакатом стоит утренняя картинка, где Леся рядом с Алексом…

И по венам кипит уже не кровь, а чистый поток адреналина.

Джэб за джэбом. Удар за ударом. С меня в десять ручьев стекает пот. Футболка просто слиплась с ноющими мышцами. Но в каждое движение я вкладываю весь свой озверин, бурлящий в теле.

Я бью и бью грушу, пока не опустошаю себя эмоционально и физически в ноль.

И только тогда выползаю из зала в раздевалку.

В полумрачном помещении, заставленном по периметру узкими ящиками, натыкаюсь на Тоху, сидящего на лавочке и завязывающего шнурки на кроссах. В спортивных шортах и блистая подкачанным торсом, дружище встречает меня, округлив глаза.

— Фигасе какие люди. Какими судьбами?

Усмехаюсь, переводя сбитое дыхание, и подхожу к своему шкафчику:

— Вообще-то, мы с тобой в одних спортклуб ходим. Забыл?

— Это ты уже обо мне забыл. Давно тебя здесь не видел, да и так не звонить, и не пишешь.

— Занят был. Болел, — отвечаю односложно. Достаю из сумки воду и, под пронырливый взгляд Тохи, припадаю к ее горлышку.

— А я думал, уроки свои учишь. Когда пересдача? — весьма серьезно допытывает меня он.

Перестав жадно поглощать воду, я снова напряженно выдыхаю:

— На следующей неделе.

— И долго тебе еще парня ботанички изображать?

Хочется поправить Антона: «Леся не ботаничка» — но вовремя давлюсь этими словами. Мне уже как-то пофиг. Не скрывая раздражения, забрасываю бутылку с водой обратно к себе в сумку.

— Уже все.

— Ну слава халяве, — Тоха прямо-таки оживляется, заерзав на лавке. — Ответы уже у тебя?

— Будут, — цежу я. Повернувшись к другу спиной, рывком стаскиваю с себя через голову насквозь промокшую футболку и кидаю ее к своим вещам.

Будут. Вытрясу их из Синичкиной. Нервы измотаю, но заберу. Я заслужил, в конце-то концов. Принес Лесе чуть ли не на блюдечке с голубой каемочкой ее Алешку.

— О-о-о, ясно чем ты болел и как тебя лечили, — неожиданно ехидно усмехается Тоха.

— Ты о чем? — задумчиво копошусь у себя в спортивной сумке в поиске полотенца.

— О росписи твоего лечащего врача на спине. Так болеть и я люблю.

— Какой росписи? — застываю на несколько секунд перед своим шкафчиком.

А потом на автомате тянусь одной рукой за свою спину. Кладу ладонь на потную кожу и веду по ней. Под пальцами сразу же оказываются шершавые линии, а я получаю нокаут своей же мыслью.

Так и стою истуканом с заведенной за спину рукой, пока и хаотичные догадки криво-косо, но складываются в моей голове в пазл.

Твою дивизию! Леся! Моя вредная и гордая заноза! Теперь хрен ты сбежишь от разговора.

Молниеносно запихиваю все тренировочное вещи в сумку. Душ приму дома.

— Ты чего? Уже уходишь? — с недовольным изумлением бухтит Антоха, наблюдая, как я переодеваюсь прямо на ходу в джинсы, толстовку и уже лечу на выход из раздевалки с вещами наперевес.

— Ага. Прости, друг, — улыбаюсь виновато, перед тем как исчезнуть из его поля видимости. — Мир спасать надо!

Мой внутренний и мое душевное равновесие. Сейчас меня просто подстегивает разобраться с этой Майер и перестать быть в черном списке у Леси.

Рыжую надо проучить, а Синичкину снова заставить улыбаться мне, а не Смирнову.

Но решаю это сделать красиво. Если что-то кому-то доказывать, то так, чтобы сама Фемида одобряюще изрекла бы: нот бэд.