В альковах королей - Жюльетта Бенцони

Анна появилась ровно в полдень. Ее сопровождала сотня соотечественников, а также английские придворные, вошедшие в свиту королевской невесты еще в Кале и Дувре.

Кортеж принцессы торжественно приблизился к Гринвичу, где вначале Анну приветствовал ее двор, тщательно подобранный самим Генрихом. Принцессе представили ее новых слуг и шестьдесят пять знатных дам, среди которых была и дочь Марии Тюдор Франческа Брэндон.

Покинув экипаж, Анна любезно поздоровалась со всеми, очень довольная тем, что сможет наконец вместе с фрейлинами удалиться в отведенные им шатры, чтобы успеть до прибытия жениха насладиться теплом и краткими минутами отдыха в относительном уединении.

Не прошло и получаса, как приветствовать невесту явился король Генрих, окруженный великолепной свитой. Впереди шествовал трубач, за ним – чины королевского совета, постельничие, бароны, лорд-мэр Лондона, епископы, графы и заграничные послы. Все они были разодеты в бархат или атлас, и у большинства на груди красовались тяжелые золотые цепи.

Впереди, на довольно большом расстоянии от вереницы придворных, ехал на великолепном жеребце сам Генрих. На нем был плащ пурпурного бархата с золотым шитьем и кружевами, подбитый парчой и украшенный алмазными, рубиновыми и жемчужными застежками. На королевской шляпе сияло столько драгоценных камней, что об их цене страшно было и подумать.

Государя окружали десять лакеев, тоже разряженных в золото. За Генрихом следовали конюший, почетные пажи в ливреях малинового бархата со множеством блесток и, наконец, капитан дворцовой стражи со своим караулом.

Толпы расступались, давая дорогу королю.

Услышав о прибытии Генриха, Анна вышла из шатра. На ней было парчовое платье с фрезом, разукрашенным множеством сверкающих драгоценных камней, и расшитая жемчугом шапочка. Принцессе подвели нарядную лошадь, и Анна в сопровождении своих лакеев выехала навстречу Генриху.

Завидев друг друга, они спешились и церемонно обнялись. Будь эта пышная встреча их первым свиданием, возможно, их брак ожидало бы более счастливое будущее. Сумей Генрих обмануться, его пыла вполне бы хватило на то, чтобы Анна родила ему хотя бы одного сына. Но, увы! ничего уже нельзя было исправить…

Продолжая ритуал официальной встречи, обе свиты смешались, следуя за королем и его нареченной. Все верхом двинулись к Гринвичу, где после заключительного объятия Генрих чуть ли не силой запихнул Анну в предназначенные для нее покои, а сам спасся бегством в свои. Там он снова принялся распекать Кромвеля, который теперь вслед за королем тоже говорил, что в новой королеве нет ни капли красоты, но при этом упорно твердил, что у нее царственная стать. Однако Генриху не было никакого дела до «царственной стати». Бросив на Кромвеля убийственный взгляд, от которого у лорда-хранителя печати мороз пошел по коже, король потребовал вновь созвать совет, чтобы сообща придумать, как расстроить этот ненавистный брак. Вельможа молча поклонился. Его занимал только один вопрос – когда именно король отправит его на плаху?

Собравшийся совет обратился к посланникам герцога Клевского с вопросом, не была ли Анна обручена ранее с кем-нибудь еще, но послы заверили короля, что Анна свободна и потому может выйти за Генриха.

Разъяренный Генрих заявил Кромвелю, что дал согласие на эту свадьбу только ради блага Англии, которой угрожает франко-испанский союз, а затем совершил последнюю отчаянную попытку сбросить с себя брачное бремя.

– Надо заставить Анну, – сказал он, – поклясться на Святом Писании, что она свободна от всех предыдущих помолвок. Вдруг испугается…

Возможно, Анна и воспользовалась бы указанной лазейкой, чтобы избежать незавидной участи, но в этом случае она оскорбила бы своего брата, ко двору которого ей бы пришлось вернуться. На такое она пойти не могла и потому торжественно поклялась, что никакой договор не связывает ее ни с кем, кроме короля Генриха.

Узнав об этом, Генрих вновь разбушевался, но делать было нечего, и церемонию пришлось назначить на ближайший четверг, как раз совпадавший с Богоявлением – праздником королей.

В четверг утром государь был мрачнее тучи. Он бродил по своим покоям, бурчал что-то невразумительное и явно тянул время, испытывая терпение окружающих. Наконец он заявил Кромвелю:

– Не пожелай я угодить миру и моему королевству, ни за какие земные блага не согласился бы я сделать того, что сегодня сделаю…

И с тяжелым вздохом, облаченный в роскошное (из малинового атласа и золотой парчи) свадебное одеяние с алмазными застежками, Генрих VIII отправился жениться.

Анна несомненно испытывала похожие чувства. Но в отличие от Генриха у нее с самого начала не было выбора. К тому же к ее услугам не предоставили художника, который мог бы привезти ей портрет далекого суженого. Неудивительно, что она опоздала на собственную свадьбу. Но наконец она явилась, наряженная не менее пышно, чем ее жених. На ней было платье из золотой парчи, по которому жемчугом были вышиты цветы, и золотой же венец, украшенный не только драгоценными камнями, но и зелеными веточками розмарина – символа девственности.

Архиепископ Кранмер благословил брак, и несчастная чета, вымучивая улыбки, отправилась сначала на рыцарский турнир, потом на маскарад и, наконец, на пир. День все тянулся и тянулся, но вот наступил вечер, а за ним и ночь.

У короля все больше вытягивалось лицо, он непрестанно вздыхал и что-то бормотал себе под нос, а у Кромвеля от ужаса волосы вставали дыбом. Впервые в своей жизни канцлер искренне пожалел, что он не католик и не может поставить свечку какому-нибудь святому.

Незадолго до полуночи короля раздели и облачили в просторную рубашку, чтобы он мог отправиться в спальню к новобрачной…

Всю ночь Кромвель не сомкнул глаз. Когда же на следующее утро он явился к королю, чтобы узнать новости, он еще питал надежду, что постель все уладила. И сначала ему показалось, что надежда сбылась: Генрих завтракал с отменным аппетитом. «Если Его Величество чувствует необходимость восстановить силы, значит, он их растратил», – решил Кромвель и, несмело кашлянув, спросил:

– И как Ваше Величество нашли юную супругу?..

Того, что случилось, Кромвель, конечно, не ожидал: король, покраснев от гнева, сорвался с места и проревел:

– Она еще хуже, чем я мог себе представить! У нее отвислая грудь и дряблый живот! Я оставил ее девственницей, поскольку, когда я ощупал ее тело, сердце мое упало и я утратил всякую смелость и желание продолжить свои попытки!..

И Генрих содрогнулся от отвращения, вспомнив прошедшую ночь.

…Когда наступил неизбежный миг и они остались в постели вдвоем, он действительно оказался бессилен. Анна даже расстроилась, потому что уже приготовилась вынести все отвратительные ласки Генриха, забеременеть, дать ему сыновей – и прожить остаток дней в покое и довольстве. Однако Генриху, к сожалению, она показалась слишком уж безобразной…

– Вот ведь кобыла фламандская! – заявил он Кромвелю и вдруг совершенно спокойным тоном добавил: – Однако она отлично играет в «сотню»…