Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Что начнет вытворять рассерженный трилобит, когда поймет, что ошибся?

Вряд ли целовать свидетелей.

Откуда-то появились силы. Фонарь был отброшен. На четвереньках, по-рачьи, только отнюдь не с рачьей скоростью я попятился, не выпуская «паучка Ананси» из виду.

Вспыхнувший свет (добрались наконец и до районной подстанции, отметил я мельком) озарил выросшие в дальнем конце коридора фигуры. Одна, две, три… Впереди спешил Джулия. Никаких париков и кринолинов — он был в истинном своем обличье человека-змеи. Взбешенного и неудержимого. Следом ползли, нет — неслись, летели — две ламии калибром поменьше, но столь же решительно настроенные.

— Папа, скорей! — умоляюще вскрикнул увидевший подмогу Голем.

В тот же миг лицо его начало стремительно меняться и сереть. К моменту, когда ламии приблизились, вместо могучего гарда на перепачканном кровью ковре лежало грубо вылепленное, потрескавшееся идолище. Колода, почти ничем не напоминающая человека.

Кошмарный молот «паучка Ананси» с глухим стуком опустился глиняной кукле на лоб. Брызнули осколки. Поднялось облачко бурой пыли, похожее на атомный гриб.

Ламии пронзительно завизжали.

Трилобит-переросток схватил несколько черепков, сунул под панцирь, подскочил и тотчас оказался на потолке, кверху лапами, прилюдно поимев фундаментальный закон всемирного тяготения. Джулия, каким-то чудом успевший обвить хвостом одну из его конечностей, повис под ним гигантским полипом. Он плевался, шипел, завывал, неистово извивался и молотил в ярости кулаками по стенам и панцирю противника. «Паучок Ананси» широко, от стены до стены, растопырил ноги, прижался брюхом к потолку и тяжело побежал в мою сторону, тряся плененной лапой. Соплеменники Джулии устремились следом.

Безумная компания вихрем промчалась мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Я вскочил на ноги и дал деру.

Дверь к свободе оказалась замкнутой на ключ.

— Кривая, — простонал я. — Миленькая, ну последний раз!..

Однако лимит мой был, как видно, исчерпан до дна. Створки (да и стены тоже) не только не пропускали, но прямо-таки отталкивали меня, как будто в каждой находился скрытый до поры мощный биологический магнит одинаковой со мною полярности. Наверное, начало сказываться столкновение с Големом — когда он мне воткнулся со всей глиняной дури плечом в башку, сбив какие-то тончайшие внутренние настройки. Не навсегда ли? Совершенно уже ошалев от ужаса, я начал метаться по лабиринтам «Скарапеи», дергая все дверные ручки подряд. Ворвался в первую же незапертую комнату (к счастью, она оказалась пустой), отыскал за плотными портьерами окно, распахнул его и кулем вывалился на улицу.

Это было что-то вроде хозяйственного двора. Мощно пахло кухней. На составленных в рядок и покрытых картоном ящиках из-под фруктов восседал дядечка в джинсовом комбинезоне и осоловело пялился на возникшего голыша. Рядом валялся проволочный крюк, каким грузчики в продуктовых магазинах таскают пирамиды коробок. В одной руке дядечка держал красивую коньячную бутылку (наверное, стащил, пользуясь неразберихой), в другой — надкусанный бутерброд с семгой. Мятая джинсовая кепка с вышитой по козырьку надписью «Скарапея» была у него лихо сдвинута к затылку, открывая невысокий морщинистый лобик.

Широко улыбаясь, я подошел к нему, пожелал приятного аппетита (он неуверенно кивнул) и попросил:

— Землячок, дай коньячку хлебнуть. А то озяб, понимаешь…

Он с безропотностью приговоренного к расстрелу протянул пузатую емкость. «Camus X.O. Borderfes» — значилось на этикетке. Точно таким обещал меня как-то угостить шеф, да так и не угостил. Похоже, и сегодня толком испробовать не удастся.

— Ой, не по средствам живете, мил человек, — сказал я мужичку укоризненно.

После чего заткнул горлышко пальцем и приложился бутылкой к его черепушке…

С хозяйственного двора я выбрался без особых приключений, будучи уже одетым, обутым и в кепке с надвинутым на глаза козырьком. Комбинезон, взятый взаймы у грузчика, припахивал рыбой пряного посола и фруктовой гнильцой, штанины были коротки, а футболка под мышками пропиталась чужим потом до солевых разводов — но это была все ж таки одежда. И одежда как раз такая, какая мне требовалась. Маскирующая. Идет себе рабочий человек после поздней смены домой. Что с него взять?

Не без труда поборов сорочье желание посмотреть, что творится у парадного входа, я поспешил к ближайшему проулку. С районом, прилегающим к трижды злосчастному «сакрыттому клуппу», знакомство мое было не так чтобы очень тесным, но заблудиться я не боялся. На расстоянии прямой видимости, приблизительно в полукилометре, а то и меньше, пролегает один из центральных проспектов, где, возможно, до сих пор трамваи бегают. Уж такси-то наверняка.

В переулке, однако, меня поджидали. Из первой же арки растянувшегося на весь квартал дома-«корабля», точно чертик из коробочки, выскочил человек в милицейской форме. Поманил зажатой в руке папкой. Ох, и оробел же я! Что за жизнь такая пошла собачья? Из огня да в полымя. Милиции-то какого рожна от меня понадобилось? Привлечь за совершение разбойного нападения на скарапеевского грузчика? Так ведь я всего лишь легонько оглушил его. Даже не до крови. Ну, может быть, и выступила капелька-другая. С другой стороны, шишка у него на головенке получилась ничего себе, страшненькая. Да и одежду я забрал. Это на сколько же потянет «по совокупности»?

Лет на пять общего режима, сказал я себе и горестно вздохнул.

Тут напугавший меня мент вышел под фонарь, снял фуражку, я разглядел знакомый светлый бобрик и знакомые торчащие ушки и понял, что это мой добрый знакомый, молодцеватый участковый Стукоток. От сердца чуточку отлегло. Но все-таки пребывание его здесь, за тридевять земель от подопечной территории, показалось мне странным. Даже, пожалуй, подозрительным. Неужели, насторожился я, нарочно поджидает? И как только умудрился очутиться в нужном месте? Минуту назад я и сам толком не знал, куда побегу. Прям не рядовой мент, а гений проницательности и предусмотрительности. Эраст Фандорин какой-то.

— Павел Викторович, — окликнул он. (Точно, меня выслеживал!) — Не пугайтесь, ради бога. Мы с вами знакомы. Старший лейтенант Стукоток, помните?

Я кивнул.

— Да.

— Вот и замечательно, — просиял Стукоток. — А я по вашу душу.

Ого, никакой это, оказывается, был не Фандорин, а самый что ни есть Мефистофель! Старший душегуб от инфернальности, вариант XX века. Вместо пышного плаща с кровавым подбоем — серенькие погончики, вместо шпаги — резиновая дубинка. Н-да, измельчало сатанинское воинство. Интересно, какая нынче цена за бессмертную субстанцию? Штука «у. е.»?

— Не продается, — гордо отвечал я.

— Что? Уточните. — Смутить Стукотка оказалось не так просто.

— Душа, — сказал я. — Не продается.