Моя Шамбала - Валерий Георгиевич Анишкин

стон, больше похожий на рев раненого зверя. Отец катался по кровати и прокусывал наволочку подушки, пытаясь заглушить боль…

Я ощутил тревогу, когда вспомнил, что хочу есть, и мысли унесли меня на нашу кухню. Пацаны еще остановились поговорить с хориками насчет футбольного матча между нашими улицами, а я уже мчался к дому. Отец, обессиленный, лежал на кровати. Мать дала волю слезам, сбрасывая напряжение и страх последних часов на меня.

— Где тебя носило? Паразит! Ни отца, ни матери не жалко. Отец при смерти был, а ты лындаешь, черти носят. Где ты был?

Я ничего не ответил и подошел к отцу. Отец был бледен и лежал на спине с руками поверх одеяла, голова его бессильно откинулась на подушке.

— Скорую вызывали. Врач укол морфия сделал, — пояснила мать. Я положил руку на голову отца, веки его чуть дрогнули, он открыл глаза и улыбнулся мне вымученной улыбкой.

Я ясно видел легкое мерцание голубоватого свечения вокруг головы отца. Гармонию свечения нарушали красноватооранжевые сгустки. Морфий только приглушил боль, но она оставалась, и ее нужно было снять, иначе она вернется, как только действие лекарства закончится. Я подержал руки над головой отца, то приближая, то удаляя их, и когда почувствовал легкое покалывание в пальцах, стал делать круговые движения в области скопления сгустков. Иногда мне казалось, что оранжевая боль просачивается через мои руки и уходит через меня, оставляя во мне что-то неприятное, гнетущее, и отнимает силы. Я был похож на человека, который взялся за оголенный электропровод с неиссякаемым источником тока, потому что источник боли моего отца был так же неиссякаем.

Боль — это S0S живого организма, который начинает сигналить о том, что защитные силы выработали свой предел. Сейчас я заберу эту боль, но потом она начнет вырабатываться снова. Я мог на какое-то время помочь отцу, но вылечить не мог. Его мозг был поражен необратимо и жил за счет всех жизнеспособных органов, которые отдавали все свои силы и сами оставались без защиты. Я все это мог прочитать по свечению, окутывающему живое тело, как коконом, легкой мерцающей оболочкой. Я научился определять очаг болезни и степень поражения основных органов. Становясь старше, я стал интересоваться анатомией, о непонятном спрашивал отца, поэтому знал расположение и функции основных органов…

Через несколько минут темнокрасные сгустки окрасились в розовый цвет, потом стали менять свой цвет на голубоватый и скоро свечение стало почти однородным. Этого было достаточно. Я знал, что сейчас отцу лучше. Дыхание его стало глубоким и ровным. Я погрузил отца в сон. Теперь он проснется выспавшимся, и силы снова вернутся к нему. До следующего раза, который, как я надеялся, теперь отодвинется еще дальше. Но только время покажет, насколько его организм и моя помощь справились с болезнью.

Я чувствовал слабость, апатию, и мне тоже хотелось спать, но я пошел на улицу. Что-то мне вслед говорила мать, окликнула тетя Нина — я не слушал. Мне хотелось побыть одному.

Незаметно спала жара. Солнце погасило свой слепящий лик и красным диском опускалось за горизонт. Ярче обозначились предметы. Они перестали отражать прямой солнечный свет и стали более различимыми, контрастными. Зато тени на глазах удлинялись и, расплываясь, теряли четкие очертания. Наступала та вечерняя благодать, когда силы начинают вновь возвращаться в мышцы и готовят тело для торжества плоти.

Сегодня мне опять приснится сон, который повторялся с регулярным постоянством несколько последних лет.

Я пробиваюсь на какой-то диковинной машине через льды, через снежные торосы к полюсу, а слева от него — огромный водопад. Многотысячетонные массы воды, пенясь и разлетаясь миллионами брызг, падают с диким грохотом, кипят, путаясь в водовороте, находят свой путь и мощными потоками устремляются вниз, заливая все свободное пространство. Именно вниз, потому что я ощущаю планету, как огромный глобус. А над водопадом повисает гигантская молния, одним концом касаясь водопада, другим, уходя в бесконечность.

Молния постоянна, как непрерывная дуга электросварки, и пульсирует, играя переменчивым цветом. Я ощущаю ее энергию, которая пронизывает окружающую среду.

Иногда в этих снах водопада нет, а я парю над землей, вижу реки, артериями прорезающие землю; горы, словно вылепленные на макете умелыми руками художника; моря и озера, похожие на лужицы после дождя и заливающие почти всю планету; величественные океаны, и материки, которые плавают в них огромными плотами.

Вуаль почти прозрачных облаков лежит подо мной и украшает голубую планету.

Но всегда присутствует молния. Она упирается в землю и уходит в бесконечность. И все пронизывает энергия, которую я ощущаю каждой своей клеткой. Энергия наполняет меня, как пустую оболочку. И я не боюсь всей этой грандиозной и страшной силы, этого гула, парализующего слух.

А утром я просыпаюсь свежим, бодрым и сильным…

— Вовка, сходи за водой! Дома воды ни капли.

Мать стояла возле меня с ведрами. Наверно, сама шла за водой, но увидела меня. Я с удовольствием взял ведра и пошел к перекрестку.

У колонки столпились женщины, но их сейчас не занимала вода, их занимал скандал, который устроила Катя и Аська Фишман изза отходов из бачков, которые стояли в новой трехэтажке. Бачки эти ставил свиной откормочный цех с улицы Революции. Катя успевала набрать свое ведро до того, как цеховые забирали отходы, но сегодня, выходя из дома, она наткнулась на свою бывшую соседку Аську Фишман, получившую с мужем Ароном квартиру в новом доме.

— Уже и здесь поспела? — ехидно спросила Аська.

Кате промолчать бы, но ее задели эти слова, и она сказала вроде про себя:

— Нам пенсий не начисляют.

Намек был куда как прозрачен. Вся улица знала, что Аська, сроду нигде не работавшая, когда строился дом, нанялась сторожить стройку. На стройке лежали штабеля досок и стояла циркулярная пила. Аська, подворовывая ночью доски, пользовалась этой пилой, перепиливая их надвое.

Работа с циркулярной пилой требовала определенной сноровки. И Аська такую сноровку выработала. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Доску повело, и пила циркнула по руке, отхватив два пальца на левой руке. А через некоторое время она стала получать пенсию по инвалидности. Это Катя и имела в виду. Аська взорвалась немедленно:

— Да у тебя в чулке больше, чем у директора мясного магазина на сберкнижке. Ты же по три поросенка выкармливаешь. Даром что как нищая в тряпье ходишь.

Этот спектакль в один момент собрал немало зрителей. Кто-то шел за водой, кто-то из магазина. И теперь с удовольствием наблюдали за развитием драмы.

— Зато ты вся в золоте ходишь, — теперь уже напропалую пошла