Коварные алмазы Екатерины Великой - Елена Арсеньева

Можно сказать, что господин Ланской был самым невежественным из придворных, и порой сама императрица краснела, когда ему случалось ляпнуть в кругу людей образованных что-нибудь несусветное. К моменту судьбоносной встречи в Петергофе он с грехом пополам умел писать и читать по-русски и знал несколько французских слов. А впрочем, все его друзья кавалергарды не страдали избытком знаний. Что до императрицы, она давно стала относиться снисходительно к умственному развитию своих любовников, твердо усвоив: если человек захочет выучиться – он выучится! Тем паче, что умные взрослые женщины обожают образовывать невежественных юношей. В этом есть что-то от любви матери к капризному ребенку, хотя это ни в коей мере не материнская любовь!

С другой стороны, если Екатерина была лучшей из мыслимых учительниц, то и ученик ей попался на славу.

Ланской учился быстро, а огромные деньги, которыми располагал (за четыре года фавора он получил вещами и наличными более семи миллионов рублей), тратил уж точно не за карточным столом. Покупка картин, статуй, драгоценных эмалей… И книг, особенно тех, где рассказывалось о драгоценных камнях.

Так вот об этой самой девушке, которая хотела выйти за миллионера, о Людмиле Дементьевой. С Людмилой Дементьевой, конечно, Эмме и Роману очень повезло, что да, то да.

Для начала таковых Людмил оказалось в адресном бюро всего три: одной шестьдесят пять, другой двадцать пять, третьей – пять ровно.

Не густо. И слава богу, меньше суеты.

Решено было обратить основное внимание на Людмилу Васильевну Дементьеву двадцати пяти лет, прописанную на Белинке, в чуть ли не последней убогой панельной «хрущевке», оставшейся после глобальной перестройки этого района.

Все, что нужно было знать о Людмиле, сообщила Эмме ее соседка – дама из того племени неунывающих пенсионеров, к которому, как к бесценному источнику, припадают репортеры, полиция, частные сыщики и просто досужие люди, занятые поиском. Например, девушки, которая позавчера в парикмахерской умудрилась прихватить чужую сумку, наверное, не нарочно, а по рассеянности, потому что две одинаковые сумки стояли под вешалкой, вот видите? Тут Эмма показала своей собеседнице черный пластиковый пакет в золотистых крапинках. Такие пакеты в огромных количествах продаются на всех рынках Нижнего Новгорода, поэтому никто бы не удивился, если бы нашлось не два, а двадцать два брата-близнеца.

– А что в твоем пакетике было? – полюбопытствовала соседка Дементьевой.

– Да ерунда, – с досадой сказала Эмма, – порошок стиральный, электролампочки, паста зубная, кошачий корм.

– А чего досталось? – Соседка сунула свой довольно длинный нос в пакет, который держала Эмма.

Пакет был набит полиэтиленовыми мешочками, куда она напихала всякую ерунду, а сверху положила фирменную сумочку «Зеленой аптеки», которая надежно маскировала «куклу».

– Не знаю, – Эмма убрала пакет за спину, подальше от чрезмерно любопытной особы, – неловко по чужим вещам шарить.

– Подумаешь, большое дело! – весело, по-свойски воскликнула соседка. – Давай поглядим, что там у нее?

– Что вы, я не могу! – Эмма изобразила припадок честности. – А вдруг это и не Людмилины вещи?

– А с чего ты вообще взяла, что они Людмилины? Там визитка какая-то была, что ли?

– Нет, мне кассирша в парикмахерской сказала, что эта девушка у них часто бывает, на маникюр и стрижку регулярно ходит, что ее зовут Людмила Дементьева и она вроде на Белинке живет, то ли в том доме, где аптека, то ли около. Вот я и пришла наудачу ее искать, – выдала свою «легенду» Эмма.

– Ошиблась она, твоя кассирша, – покачала головой соседка. – Чтобы Людка решилась свои кудри остричь? Ни в жисть не поверю. А еще там в сумке наверху пакетик аптечный, я приметила. А Людмилка-то отродясь ни по каким аптекам не хаживала, она здоровая, как лошадь, у нее ночью и пьянки-гулянки, и кавалеры один другого кобелистее, а ей все нипочем. Ничего! – внезапно прокричала тетка, ни с того ни с сего ожесточаясь и грозя пальцем куда-то в гиперпространство. – Небось когда мне было двадцать пять, меня тоже никакая хвороба не брала, а сейчас что только ни привязалось: и артрит, и артроз, и хондроз, и еще миллион алых роз!

Эмма засмеялась и приготовилась было половчее навести разговор на Людмилкиных кавалеров, но тотчас осеклась, потому что соседка всплеснула руками:

– Вон она! Вон она, Людмилка-то, плетется! – И вдруг заорала во весь голос: – Людка, слышь! Поди-ка сюда! Тут твое барахлишко принесли, ты в парикмахерской забыла!

«Чтоб у тебя язык отсох, старое помело», – от всего сердца пожелала Эмма. Вот этого она и боялась больше всего: что чрезмерно услужливая тетка ее подставит.

Что теперь, бросаться наутек?

Глупости.

– Где, где Людмила? – изобразила она глубокое недоумение. – Вот эта, что ли? Но это другая девушка! Совсем не та, которая забыла пакет в парикмахерской. Подождите, не кричите. Наверное, кассирша на самом деле ошиблась с адресом.

Между прочим, Эмма совершенно напрасно суетилась, изобретая оправдания: «Людмилка» ни на нее, ни на соседку не обратила никакого внимания. Она прошла мимо, странно разбрасывая ноги, как если бы те ей не повиновались, то и дело оскальзываясь на льду и отчаянно пытаясь удержать равновесие. К губам приклеилась бессмысленная улыбка, глаза смотрели в никуда. Она была до безобразия пьяна, эта высокая, холеная девушка с белокурыми волосами, струившимися по спине чуть не до пояса. Сапоги, дубленка, сумка, перчатки – все указывало если не на баснословное богатство, то уж точно не на жизнь от зарплаты до зарплаты. Вообще Людмила была из тех редких красавиц, о ком устами Кнурова (читайте «Бесприданницу» Островского) было сказано: «Такой бриллиант дорогой оправы требует!» Обычно такие идут в модели и находят богатого мужа среди тех, кто считает делом для русского бизнесмена непременно жениться на манекенщице.

Но, судя по всему, Людмиле не слишком везло в жизни, иначе с чего бы ей напиваться? Может, она квасила с тоски по господину Илларионову, который вот уже почти месяц срочно свалил в Москву и с тех пор не возвращался? А может, ей наплевать было на сам факт существования господина Илларионова, и она заливала винищем совсем другое горе?

Может быть. Однако у Эммы при виде Людмилы холодок прошел по спине.

– Нет, это не она, – она проводила Людмилу взглядом и закрепила в памяти ее лицо и фигуру, – это совсем другая девушка!

С этими словами она ушла, чтобы вернуться на другой день и уже совсем в другом обличье.

Кстати, именно во время слежки за Людмилой Дементьевой Эмма освоила азы маскировки, известные всякому филеру, которые потом, в Париже, помогут ей так успешно выследить Фанни. Однако не помогут обмануть Армана!

В первый раз она была около дома Людмилы Дементьевой в виде простой тетки, для которой потеря пачки стирального порошка и пакета кошачьего корма – серьезная прореха в бюджете. На другой день Эмма оделась побогаче, сильно накрасилась, волосы спрятала под норковую шапку с ушками, нахлобучила толстенную дубленку, в которой было отчаянно жарко, но зато она прибавляла стройной Эмме размера четыре и меняла ее до неузнаваемости.