Башня - два - Юрий Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он замолчал на полуслове. В соседней комнате скрипнула половица.В дверном проходе показалась стройная фигура молодой девушки, на голове тюрбаниз влажного полотенца, длинный цветной халат до пят, растоптанные шлепанцы натонких изящных ступнях.
Россоха улыбнулся:
— Вот и твоя певчая птичка проснулась. Такая женщинасама по себе может сделать этот мир уютным.
— Почему не для тебя?
Россоха провел дряблой ладонью по седым, уже редеющимволосам:
— Я такой женщины еще не встретил.
Юлия улыбнулась Россохе, неслышно подошла к Олегу сзади,тихо поцеловала в затылок:
— Заткнись, мой замечательный зануда… Я слышала толькотвой голос! Ты уже замучил нашего замечательного хозяина.
Кровоподтеки сошли за ночь, а остатки желтизны она умелоукрыла косметикой. Сейчас она выглядела снова свежей, полной сил, а глазасмотрели с вызовом.
Россоха вытащил из ящика и бросил на стол небольшой бумажныйпакет.
— Паспорта, — сказал он буднично, — кредитныекарты, водительские права, право на огнестрельное оружие… Но самого оружия нет,пусть эти бумаги будут смотреться как выпендреж новых русских.
Юлия с волнением раскрыла свой новый паспорт. С цветнойфотографии на нее высокомерно смотрела жгучая брюнетка азиатского типа. Глазараскосые, узкопленочные, нос картошкой, скулы широкие, зубы чересчур крупные…
— Да вы что? — вырвалось у нее. — Да эта… этаобразина… я разве на нее похожа?
Россоха сказал с мягким упреком:
— А вы, оказывается, расистка?
Она от возмущения задохнулась, а Олег бросил нетерпеливо:
— Ты лучше затверди свое имя и фамилию. Остальное тебяне касается.
— Меня не касается собственная внешность?
Россоха мягко взял ее за плечо, усадил в кресло. Когда черезполчаса она встала, даже не через полчаса, прошло едва ли минут двадцать, иззеркала на нее смотрела женщина, изображенная на фото. Бесцветным клеем Россохаподтянул уголки глаз, что-то сделал с веками, в нос запихнул пластмассовуюраспорку, из-за чего изменился не только нос, но и голос, нарастил скулы, датак искусно, что она сама практически не отличала искусственное отестественного, а когда он проделал нечто скверное с ее прекрасными зубами, унее вырвалось:
— Так и останется?
— Только на время перелета, — успокоил Олег.
— Господи… Мне кажется, это мои собственные зубы! Ячто, жевала табак?
— Или бетель, — ответил Россоха.
Голос его был будничным. Она не рискнула спрашивать такогоблагородного человека, что за пошлость он имел в виду.
Шоссе мягко стелилось под колеса. Когда вырулили наОкружную, стрелка спидометра дрожала на ста двадцати, но Юлии казалось, чтостоят на месте: справа и слева, как и впереди, все двигались на одной скорости,разве что изредка проносился какой-либо лихач. Идеально ровное шоссе создавалоиллюзию, что машина вертит колесами на месте.
— Чудесно, — прошептала Юлия. — Поверишь ли,я никогда не ездила в таких машинах.
Олег покосился удивленно:
— Разве? С такой фигурой…
— При чем тут фигура? — спросила она враждебно.
— Ну, всякий остановится и предложит подвезти, кудаскажешь.
— Но я не ко всякому сяду, — отрезала она.
Настроение чуть испортилось. Неужели он считает, что она, сее идеальной фигурой и длинными ногами… а также высокой грудью и длиннымироскошными локонами… и красивыми глазами, естественно, готова сесть в любуюбогатую тачку? Правда, сейчас она — восточная женщина, богатая, надменная икрасивая… по-своему, но внутри у нее по-прежнему трясется испуганный зайчик,дергает носиком и закрывает глаза белыми пушистыми лапками.
По дороге к аэропорту их несколько раз обгоняли, но Олег велмашину ровно и спокойно, играя зажиточного, но расчетливого автовладельца. Онтоже был жгуче-черный, смуглый, со всеми признаками потомка славного ханаУзбека, который пока еще не пойман ни на чем незаконном…
Юлия про себя твердила, что она — Зарифа Садыкова, что повсем вопросам лучше обращаться к мужу, вот он рядом, он не любит, когда онараскрывает рот, а она лучше помолчит в тряпочку, господин инспектор.
В аэропорту слегка удивились, что они без багажа, но Олегсказал гордо:
— Настоящие джигиты не возят за собой тряпки!.. Все,что моим женщинам нужно, я покупаю на месте!
Он свысока оглядел работников аэропорта, которые не всостоянии купить женам лишнюю пару колготок. Те помрачнели и отвернулись. Юлияпоняла, что сейчас можно пронести хоть гранатомет, если бы в нем возникланужда.
Ко входу подали два автобуса. В один ринулись толпой, Юлиясделала движение тоже со всеми, ведь мест может не хватить, в аэропорту этосплошь и рядом, последние пассажиры остаются ждать следующего рейса, а тоеще вдруг какой депутат вздумает навестить избирателей, тут же кого-то изпассажиров попрут. Понятно, задних…
Олег придержал за руку:
— Дура ты, Зарифа!.. Для людей — вон тот автобус.
Он говорил громко и нагло, его тут же перестали замечать.Сейчас он мог бы расстегнуть ширинку, ходить с высунутым языком, все взглядыупорно скользили мимо, из опасения, что этот чучмек начнет навязывать своеобщество им, приличным людям.
В автобус погрузилось всего двенадцать человек. К самолетуподали два трапа. В то время как на том, что ближе к хвосту, народ толпился илез вперед, отпихивая друг друга и оттаптывая ноги, здесь все вышли чинно,уступали один другому дорогу, не спешили. Только у некоторых в руках быличемоданы, у остальных при себе кейсы, ноутбуки, у женщин — крохотные сумочки.
Когда Юлия поднялась по трапу, с благоговением поняла, чтоэто и есть тот самый сказочный первый класс, о котором слышала только краемуха. В салоне всего двенадцать кресел. Не по три в ряд, а по два. Междукреслами просторно, можно встать и выйти, не беспокоя соседа. Для обеда — неоткидная дощечка на спинке кресла впереди, а настоящий столик для каждого!
Едва уселись, милая стюардесса сладким голоскомпоприветствовала уважаемых пассажиров на борту их лайнера, объявила правила,когда и как курить, а Юлия украдкой оглядывала крохотный салон, солидныхпассажиров, всего две женщины, если не считать ее, обе одеты строго и настолькоэлегантно, что Юлия ощутила острое желание вышвырнуть обеих из самолета. Несейчас, а когда поднимутся повыше.
Олег шепнул:
— Отдыхай. Я сейчас вернусь.
— В туалет? — прошептала она.
— Ну вот, — ответил он громким шепотом, —опять ты за свое!.. Не занимаются этим стюардессы. Пока в полете, понятно.Некогда им, дура! Понятно?