Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

Сыч кивнул, кинул поводья своего коня Максимилиану, а сам сел в телегу и сказал ласково:

– Госпожа Эльза, пройдитесь пешочком, разомните ножки свои прекрасные, пока я с этим пекарем парой слов перекинусь.

Девушке повторять нужды не было, она и сама не очень хотела ехать в телеге, где лежал связанный Кирхер. Пошла за ними пешком.

Большие ворота на двор кузницы были распахнуты настежь. Тут стояли возы со снятыми для ремонта колесами и осями, звенели молоты, сновали работники, были тут и коновалы с конями, которым надобны новые подковы. Работы, видно, было много.

Кавалер пытался найти среди людей хозяина. Старшего. Кузнеца Тиссена. Он заехал на двор и стал оглядываться, а к нему сразу пошел здоровенный детина в кожаном фартуке, молодой и деловой, с молотком в руке. Руки у него как у некоторых ноги и силы огромной.

– Что вам надобно, добрый господин, – спросил детина.

Глядел он если не с вызовом, то уж точно без почтения. Не поздоровался даже, тем более не кланялся. Стоял, подперев бока, наглый.

– Просто смотрю, – отвечал кавалер.

– А смотреть тут нечего, авось не балаган. Выезжайте со двора и вон с улицы любуйтесь.

Волков опустил на него глаза, теперь разглядывал его пристально.

А тот не испугался, тоже взгляда не отвел, спокойно молотком поигрывал.

Неизвестно как – то ли по выражению лица кавалера, то ли просто догадался, но Максимилиан стал натягивать тетиву арбалета. Знакомо лязгнул ключ и затрещал, защелкал замок тревожно. Волков этого не видел, но прекрасно знал, что вот сейчас щелкнет особенно звонко, а это значит, тетива легла в замок и можно класть болт на ложе. Когда он услышал этот щелчок, спросил у здоровяка:

– Где кузнец Тиссен?

– А что вам за дело до кузнеца? – отвечал молодец, и это был уже открытый вызов.

– Ты бы, мордоворот, ответил лучше на вопрос, не злил бы моего господина, – крикнул Ёган.

– А ты помолчи, холоп, – отвечал здоровяк, – пусть твой господин отвечает, а с тобой мне говорить нет желания.

Волков все больше удивлялся этому городу. Народ тут был груб и не пуган. Вот так отвечать незнакомцам могли только уверенные в себе люди. Или крепко уверенные в городской страже.

– Смотри, дурак, – крикнул Ёган предупредительно, – с огнем играешь.

– Сам дурак, – огрызнулся здоровяк, – говорите, что хотите, или убирайтесь отсюда.

Ёган было хотел продолжить перепалку, но Волков остановил его жестом и произнес:

– Где кузнец Тиссен? Последний раз спрашиваю.

И тут здоровяк залихватски свистнул, да так звонко и громко, что все, кто был на дворе кузни, услыхали. Звон сразу стих, и со всех сторон стали к ним подходить люди. Мастера и подмастерья. Молодые и опытные, все с орудиями своего нелегкого труда. Их оказалось семь человек, остальные, видимо, были не кузнецами, а заказчиками, и смотрели на происходящее с интересом, но со стороны.

А к кавалеру неспеша подошел Сыч, принес из телеги секиру, сам стал, на копье оперся и заговорил ехидно, так, чтобы все слышали:

– Экселенц, что, опять вшивоту местную будем уму-разуму учить?

Все это он делал так естественно и обыденно, что многим подумалось, что и впрямь приехавшие занимаются этим чуть ли не ежедневно.

А еще они смотрели на кавалера, а тот выглядел страшно. Глаза красные, голова вся зашита, рука тоже, а все равно секиру держит крепко и привычно. Надменный взгляд человека, чье ремесло – война. И Волков наконец заговорил:

– Сыч, приволоки пекаря сюда.

Сыч тут же пошел за Кирхером, а остальные ждали, чем все закончится.

Когда пекарь был во дворе, кавалер спросил у него, указывая на здоровяка секирой:

– Этот вот кузнец Тиссен?

– Нет, – хмурился Кирхер. – Этот сын его старший, Вилли.

– Паскуда ты, – злобно ухмыльнулся сынок кузнеца и показал Кирхеру кулак, – погоди, получишь свое.

– Кто знает, где кузнец Тиссен? – громко спросил кавалер, оглядев присутствующих.

– Он за железом уехал, – отвечал самый старший из кузнецов, с окладистой бородой дядька. – Поехал к купцам на пристань, будет к вечеру.

– Ганс Спесивый принес ему меч, который у меня украл. Пусть кузнец тот меч вернет мне, я живу в «Георге Четвертом».

– Никакого меча мы не брали, – заявил сынок кузнеца Тиссена.

А Волков глянул на него и продолжал громко:

– А этого недоумка я с собой заберу, чтобы кузнец расторопнее шел ко мне.

– Никуда я не пойду с тобой, – грубо крикнул сын кузнеца.

Он повернулся было, чтобы уйти, но Волков дал шпоры коню, тот в два шага догнал сынка, и кавалер, легко дотянувшись, обухом топора несильно, чтобы не проломить голову, дал молодцу по башке. Здоровяк упал наземь, лицом вниз. Присутствующие кузнецы стали яриться.

– Что творишь, господин?

– Стражи не боишься, разбойник!

Один из молодых и ретивых кинулся к Волкову и схватил его коня под уздцы, и тут же поплатился за это. Сразу же в его плечо, под ключицу, впился арбалетный болт и вышел из лопатки кровавым наконечником.

– А, в меня стрелу кинули, гляньте, – заголосил по-бабьи молодец, хватаясь за оперение болта и выпуская упряжь коня кавалера.

Тот только ухмылялся, а конь заплясал, копытами едва не топча сына кузнеца.

– Зря ты так, господин, – с угрозой говорил бородатый кузнец.

А Волков с коня смотрел на кузнецов высокомерно, поигрывал секирой и говорил:

– Меч мой пусть Тиссен принесет.

Сыч с Ёганом крутили локти сынку кузнеца, тот даже не успел кровь с лица вытереть. Так и потащили его в телегу окровавленного. Он еще в себя не пришел, даже не сопротивлялся.

* * *

Эльза Фукс шла за телегой и уже не знала, что она хочет: вернуться в приют к благочестивой Анхен или остаться с этим страшным господином, у которого красные глаза и свирепые люди. Девушка косилась на двух мужчин, что молча лежали в телеге со скрученными руками. Еще эти мужчины были жестоко биты, а у одного вся голова в крови. А монаху, что управлял телегой, все равно, он на них и не глядел. Видно, видеть такую картину ему не впервой. И страшно стало Эльзе Фукс. И уже думала она, не пойти ли в ненавистный приют к святой старухе и строгой госпоже Анхен. А страшный господин ехал впереди, а за ним юноша, который Эльзе казался очень красивым в своем платье сине-белом с черной птицей на груди, в добрых сапогах и бархатном берете с белым пером. Он говорил Эльзе «вы», отчего она смущалась, и часто думала о нем, и смотрела на него украдкой. Может, поэтому девушка до