Воздаяние храбрости - Владимир Соболь

Оставалась, правда, позади еще Храми, но Валериан понимал, что если он проиграет это сражение, то у Красного моста ему уже не зацепиться. Две с половиной сотни пеших ополченцев, оставшихся прикрывать переправу, разбегутся при первых же вестях о неудаче русских. А тогда до самой грузинской столицы персы не встретят ни одного заслона. Валериан почти физически, до явственной боли в плечах, ощущал, как давит, гнетет, сгибает его необходимость решиться. Выжидать, отступать, ударить – выбирай любую из трех возможностей, а результат один и тот же: ты либо выиграл, либо же проиграл.

Левый берег Шамхора, к которому подошли русские, спускался к урезу воды полого, плавно переходя в галечную плоскую отмель. Правый же берег забирался достаточно круто вверх. Атаковать пехоте придется в гору, да еще после того, как она одолеет брод в виду неприятеля и его орудий. Персы подошли к реке раньше его, Мадатова, но тоже не торопились, копали с вечера и до утра землю, а теперь стояли уверенно в земляных шанцах. Атака представлялась делом довольно трудным. Но отступать, даже в порядке, выставляя временные заслоны, значило лишь раздражать зверя; почувствовав слабость противника, он немедленно навалится всею силой. Выжидать?.. Валериан покачал головой. Время будет работать на персов. В конце концов, Аббас сообразит, какую он сделал глупость, оставив армию под Шушой.

Нынешнее положение неприятеля достаточно подробно обрисовал ему майор сорок второго егерского, встреченный позавчера после сражения у речки Таус. Тогда Валериан взял половину отряда и повернул от Елизаветпольской дороги налево, ближе к Кахетии. Лазутчики донесли, что почти две тысячи конницы направляются в Алазань, желая провести царевича Александра в бывшее его царство. Одно появление сына покойного царя Ираклия могло возмутить местных, привести к будущему мятежу. Большой же отряд персов сделался ядром, на которое налипли бы массы опрометчиво взявшихся за оружие.

Валериан взял два батальона, орудия и скорым маршем повел пехоту и артиллерию в темноте, по местности, ему отлично знакомой. Зураб-хан, начальник персов, по-видимому не ожидал от него такой прыти и едва-едва успел сняться с лагеря. И Валериан атаковал сразу, не давая времени коннице развернуться. Шесть орудий закидали толпу персов гранатами, а пехота прямо в походном порядке пошла двумя колоннами, уставив штыки. Грузинский царевич со своими придворными метнулся наутек, подавая неверный пример и самому Зураб-хану, и его всадникам. Валериан подумал, что, будь у него хотя бы казацкий полк, половина бегущих легла бы трупами. А сейчас все эти почти двадцать сотен подошли к Амир-хану и ждут его, генерала Мадатова, на берегу Шамхора. Но врага лучше иметь перед собой, чем сзади.

Валериан зацепил поводья за луку и потянулся за подзорной трубой. Василий тотчас же выехал вперед и, нагнувшись, твердо ухватил вороного у самой морды. Кто-то из конвойных офицеров заворчал недовольно, но верный слуга только передернул плечами: мол, умейте угадывать, чего желает его сиятельство, еще раньше, чем он сам догадается, чего хочет. Валериан раздвинул трубу и повел взгляд через реку, по берегу, забирая все выше: через толпы кавалерии и батальоны сарбазов, туда, на край плоскости, где под балдахином скрывались от поднимавшегося солнца два сегодняшних его соперника – Мамед-мирза и Амир-хан.

Клюки фон Клюгенау, ехавший в Тифлис к Ермолову с предложениями Аббаса-Мирзы, задержался с Мадатовым ровно настолько, чтобы рассказать и о разграбленном Чинахчи, и об осаде Шуши. Слушая о гибели Петроса, Валериан молчал и бурел лицом, упирая тяжелые кулаки в бедра. Как часто бывает в жизни, только со смертью близкого человека он понял, как привязан был к этому словно высеченному из камня немногословному, упрямому, храброму и дельному человеку. «Судьба такая, – подумал он, – встречать таких людей и терять. Под Борисовым остался Фома, под Шушой – Петрос». Валериан понимал, что на выбранной им дороге и должны ему встречаться подобные люди. Они заметны, они живут ярко и быстро. Умом он мог объяснить их судьбу, но примириться с ней до сих пор не сумел. Но за долгие годы военной службы приучился отодвигать горе в дальние уголки души и сознания; привык хоронить мертвых лишь после того, как позаботится о живых.

Слушая рассказ о бедах осажденного гарнизона, Валериан корил себя за то, что не позаботился укрепить стены города, что не заложил в крепости два-три дополнительных магазина. Он вспомнил, что советовался с Ермоловым, и Алексей Петрович убедил его не тратить силы на ненужную нынче Шушу и обещал в ближайшие годы выстроить сильный укрепленный пункт у Аракса. Но и новое укрепление осталось в проектах, и о старом не позаботились, а война не то чтобы у самого порога, она уже расположилась посередине дома.

Клюки уехал в Тифлис, а Валериан повел свой отряд дальше на Елизаветполь. Что ждало его две с половиной тысячи при встрече со всеми силами Аббаса-Мирзы, он хорошо понимал и старался об этом не думать. Но и оставаться на месте также казалось бессмысленным. По опыту он знал, что не только сухой расчет значит в соотношении сил, но дух войска да и просто удача придут на помощь тем, кто не отчаивается, не смиряется, а продолжает сопротивляться и пробует все возможные средства, чтобы достичь успеха. Когда ему доложили, что авангард персов вышел из Елизаветполя и двигается навстречу, в то время как основная армия продолжает караулить Шушу, Валериан понял, что судьба все-таки взглянула на него хотя бы искоса, показала ему узкую тропку к победе. Оставалось решить – с какой ноги шагнуть и как остеречься возможной засады, притаившейся за кустами. Сына Аббаса, толстого, самоуверенного ленивца, он презирал, но его наставник Амир-хан был противник во всяком случае равный…

– Чего мы ждем?! – недоумевал Мамед-мирза. – Почему медлим?! На каждого гяура у нас пять-шесть воинов. На каждую их пушку наших две.

– Три. На каждые их две, – почтительно, но твердо поправил внука Фетх-Али-шаха его наставник – старый, опытный полководец.

Обеими руками он разгладил седую ухоженную бороду, что вилась тщательно уложенными колечками по груди золоченого панциря.

– Но и так девять против шести. У них нет кавалерии. Мы обрушимся на них всею силой и растопчем, как муравьев. Пусть атакует конница. Я поведу ее сам!

Мамед-мирза попробовал приподняться, но Амир-хан положил ему на плечо свою тяжелую руку, и принц рухнул опять на подушки. Сардарь усмехнулся в усы, видя, как заколыхался большой живот командующего авангардом. Он любил этого мальчика, собирался передать ему все, что знал, чему научился за полвека боев и походов, но пока доверил бы ему командовать разве что тысячей всадников, да и то поставил бы приглядывать за ним хорошего сотника. Мальчик был смел, азартен, легко двигался, несмотря на необычайную свою толщину, но не любил оглядываться и не умел ждать. То есть никак не мог приобрести навыков, что отличает полководца от простого солдата. Но он был сыном Аббаса-Мирзы, и нынешний наследник персидского трона видел в нем будущего преемника. Амир-хан не доверял царственному ученику, но оберегал его, учил и обращался с искренней любовной почтительностью.

– Не спеши, о светоч моего сердца! Во имя Аллаха милостивого я спрошу – зачем торопить неизбежное? Ты говоришь – нас двенадцать тысяч против их двух с половиной? Но ты видишь всадника на той стороне? На вороном жеребце, что так же спокойно стоит под выстрелами, как и его хозяин? Это генерал князь Мадатов. Он хитер, зорок и рассудителен. И так же, как ловчий сокол, умеет ударить, когда его не ждут и не видят. Не веришь мне, спроси Зураб-хана.