Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц

— Очнись! Очнись же, — его приводили в чувство, посмеиваясь.

Он открыл глаза, видя над собой высокие, стройные сосны. А за ними было небо, затянутое сумерками, преддождливое, и потому воздух был свеж. Уильям глотнул воздуха и тут же закашлялся им из-за боли в груди. А потом над ним встал коннетабль, заслонив мир своим грубым, красным, как его плащ, лицом.

— Очнулся? Негоже тебе въезжать в свой родной город на лошадином крупе. Не торжественно.

— Да иди ты, — прохрипел Уильям. Он давился кровью и едва мог говорить.

На это Бартлет лишь довольно рассмеялся. Его лицо исчезло, и Уильям снова наблюдал сквозь кроны сосен небо. Он устал. Очень устал… До него донеслись приказы, которые он не понимал, а потом он почувствовал, как его руки в кандалах куда-то потянуло. Сначала слабо, но, когда конь коннетабля заспешил, гарцуя, Уилла волоком протащило по земле. Ему содрало со спины кожу, и он, уже не в силах кричать, лишь глухо застонал.

— Ну чего лежишь? Вставай, — ухмыльнулся Бартлет. — Не хочу притащить в город истертый огрызок.

Ехавшие сзади всадники рассмеялись. Для них это было веселым окончанием их тяжкого труда, когда демон пойман и теперь можно не гоняться за ним по лесам. Большие Варды были в паре минут ходьбы. Уильям с трудом поднялся на ноги, хотя те почти не слушались его. Все перед ним поплыло, заплясало, заскакало — и он, делая шаг, второй, пытался следовать за конским машущим хвостом.

— Ну и как тебе дар? Нравится? — насмешливо спросил Бартлет. — Доволен, что взял то, что тебе не принадлежало?

Ответа не последовало. Уильяму приходилось все силы тратить на то, чтобы не свалиться наземь и поспевать за лошадью.

* * *

— Лео, они возвращаются. Они поймали его! — Йева затрясла сонного брата за плечо, и тот бросился к окну таверны.

В сумерках в Большие Варды въезжала вереница всадников. По такому торжественному случаю они гордо везли знамя лорда Офурта. Впереди всех шел конь коннетабля, в то время как сам коннетабль гордо держал в руках веревку, за которую вел пленника.

Все жители уже вернулись с полей, охоты и рыбалки и теперь, взволнованные, пытались понять, что происходит. Увидев рыбака, одетого в окровавленные лохмотья, некоторые его поначалу не узнали — до того он выглядел скверно; некоторые тут же заулюлюкали; некоторые остались безмолвны, выжидая. По городу прокатился слух — и повсюду в спешке захлопали дверьми. Открывались ставни, и из окон выглядывал любопытный люд.

Нарочно выпустив из рук конец веревки, Бартлет проехал немного дальше и остановился.

Уильям тоже замер. Подняв изможденный взор от земли, качаясь, он стал смутно разглядывать собирающихся жителей, чтобы найти в их глазах тень поддержки. Здесь были его соседи, его дядя Бертольд, друзья детства. Каждого он знал. Каждого, кто окружал его, присоединяясь к толпе. Но почему они его так встречают? И где его матушка? Почему они молчат? Где их помощь? Отчего вместо сочувствия к его горестям он видит в их взгляде только злобу, лютую, нарастающую ежеминутно?

«Чего они все ждут?» — подумал он.

Раздался свист. Ему в голову прилетел точно брошенный кем-то камень. Уильям зашатался, коснулся раны и почувствовал, как по лицу побежала кровь. Не веря в произошедшее, он ошеломленно посмотрел на вскинувшего руку для броска жителя, который это сделал, — на Эгрера, друга его брата. Разве не с ним он играл в детстве?

Тут тишина взорвалась озлобленными криками:

— Скотина, хотел наших детей сожрать!

— Безбожник!

— Демон!

— Чудовище, все наши беды из-за тебя!

— Чтоб тебе пусто было!

В него полетел град камней. Уильям в ужасе прикрыл голову руками. Что происходит? Ему казалось все ненастоящим. За что? Что плохого он сделал этим людям? Он никого не тронул и покинул город. Ему хотелось исчезнуть из этого поселения, что было для него всем миром… исчезнуть навсегда. По истощенному телу прокатывались все новые волны боли. Его продолжали зашвыривать камнями, плевали в него. А он покорно стоял, задыхался от обломков стрел, которые до сих пор торчали из груди, кашлял кровью и плакал. Теперь он догадался, зачем коннетабль Бартлет оставил его посреди площади, проехав дальше. Одного он не понимал: почему до сих пор жив, почему двигается и дышит? Почему Гиффард назвал это даром? О, это более походило на проклятие! Он хотел умереть от позора, от усталости и боли.

Хотел, но не мог…

Между тем толпа продолжала злобно кричать, называла Уильяма демоническим отродьем. Те, с кем он несколько дней назад здоровался и спрашивал об их здравии, сейчас в исступлении целились в него, желая попасть как можно точнее в голову, грудь. А когда камней в поле зрения жителей Вардцев не осталось, они перешли к оскорблениям, которые били еще сильнее…

Не был он для них уже человеком.

Стал демоном.

За долгий путь по лесам одежда его превратилась в лохмотья, а волосы слиплись, свисая космами на бледное лицо. В крови, грязный как черт, менее всего он сейчас походил на себя прежнего, на того чистого и аккуратного рыбака из Малых Вардцев, которого все знали.

Не это ли признак бесчеловечности?

Бартлет спрыгнул на землю и поднял руку, требуя тишины. Воины кричали, чтобы люди успокоились и перестали сыпать оскорблениями. Наконец на площади воцарился некий порядок: жители умолкли и теперь лишь озлобленно глядели на избитого рыбака, который боялся убрать от лица руки и тихо рыдал. Коннетабль ухмыльнулся, затем отдал приказ — четверо схватили пленника под руки.

Походкой победителя он подошел к рыбаку и, взяв его за подбородок, сказал:

— Хватит смотреть вниз — посмотри наверх!

Невольно послушавшись, Уильям поднял взор. На позорном столбе, подле которого он стоял, было подвешено тело. Подвесили его на самый верх, дабы сильно не смрадило гнилью. И в этом сморщенном, страшном лице с выклеванными глазами он узнал травницу Удду. Земля ушла у него из-под ног, и от падения его удержали только воины, схватив под локти. Бартлет рассмеялся и довольно потер ладони: нравилось ему видеть горе на этом чистом лице, нравилось топтать чужие жизни, и тем сильнее топтать, чем благодетельнее были несчастные. Поэтому он подошел почти вплотную и заглянул в эти синие глаза, полные ужаса, отчаяния, желая все это впитать в себя.

— Ну как? Как тебе? Нравится? Твоя заслуга!

Заплаканный Уильям продолжал дрожать, но глаза его вдруг остановились на коннетабле и вспыхнули несдерживаемой яростью.

— Убью! — то ли зарычал, то ли застонал он.

И размахнулся, резко ударив своим лбом в лицо Бартлета.