Лишенная детства - Софи Анри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я это слышу, меня накрывает волна ярости. Разве не о моем здоровье, душевном и физическом, нужно было думать в первую очередь? Как могло случиться, что родители так и не поняли, в каком аду я жила? Эти вопросы мучат меня, но в глубине души я знаю ответ: они делали, что могли.
Теперь, когда я выросла, я понимаю, что мое несчастье стало их несчастьем. Я осознаю, что родители, говоря мне неправду, старались меня уберечь. Я отдаю себе отчет в том, что после моего изнасилования на плечи моей мамы свалилось все разом — работа, забота о двух маленьких детях, муже-алкоголике и несчастном изувеченном подростке, то есть обо мне. И если она что-то делала не так, это происходило из-за того, что она страдала, что не знала, за что хвататься, я же думала, что ей нет до меня дела. Я считала, что она делает недостаточно, а на самом деле мама делала все, что могла. После того, что случилось со мной, отец с головой утонул в бутылке. Чувство вины, горе, ненависть, жажда мести — все это заставляло его искать утешения в алкоголе. Мое несчастье стало последней каплей, и если раньше его пьянство можно было сравнить с трещиной, то потом оно превратилось в каньон. Теперь я все это понимаю. Я лучше воспринимаю своих родителей, но не могу их простить.
Ужасные оскорбления, которые швырял мне в лицо отец, убивали меня. Почти каждый вечер, напиваясь, он обрушивал на меня этот спиртовой поток злобы, и мать не пыталась меня защитить. Она не развелась с отцом. Жестокость отца, слабость матери, их упорное нежелание покидать Эшийёз — все это навсегда запечатлелось в моей памяти, Через несколько лет после того, как меня изнасиловали, они позволяли моей младшей, тогда десятилетней сестре, гулять в одиночку по городу, совсем как когда-то мне, а ведь Да Крус уже бродил поблизости, и они об этом знали! Сегодня они оправдываются тем, что не хотели сажать Рашель под замок и вешать на ребенка груз моего прошлого. Их логика от меня ускользает. Такому поведению я не могу найти оправдание.
Между нами много непонимания и горечи, и это навсегда, хотя я люблю их, всегда любила и буду любить больше всех на свете. Я знаю, им было очень трудно. Те, кто их осуждал, осуждает или будет когда-нибудь осуждать, окажись они на их месте, вряд ли сподобились бы на что-то большее. Мои родители далеко не совершенны, однако они сделали все, что могли, чтобы пережить эту катастрофу. И моя признательность им так же искренна и горяча, как и моя любовь.
Моя жизнь развалилась в один момент, это так, но теперь я оправилась от всех потрясений. Как сложилась бы моя жизнь, если бы в тот день, первого октября 2000 года я осталась дома? Я часто задаюсь этим вопросом. Мне не снились бы страшные сны, я бы не была такой тревожной, и в сердечных делах все ладилось бы. Что касается общения с мужчинами, то до сих пор от некоторых их фраз, от их запахов у меня леденеет кровь. Если говорить о самом интимном, то, образно выражаясь, лес всегда рядом. Психиатр, который обследовал меня непосредственно после изнасилования, предрек мне ужасное будущее: хронические депрессии и склонность к суициду. Он не ошибся, я через это прошла. И теперь бывают периоды, когда я падаю духом, и мне даже трудно припомнить что-то хорошее. Приятные воспоминания — вечерние посиделки с друзьями или далекие путешествия — все это улетучивается из сознания. А вот в плохих воспоминаниях у меня недостатка нет. Настоящая база данных — на любой случай. Иногда мне кажется, что в моей памяти воспоминания о насилии завладели всем пространством, вытеснив все светлое. То, что я была на волосок от смерти, конечно, сделало меня более ранимой, но, как ни парадоксально это звучит, и более сильной тоже. Была бы я столь одержима желанием преуспеть в жизни, жаждой счастья вопреки всему и вся, если бы раньше не вынесла столько страданий? Каждый момент счастья для меня имеет привкус реванша. Стремление к успеху, более сильное, чем у моих сверстников, стало моей движущей силой. Я на четвертом курсе фармацевтического факультета и горжусь этим. В тот день, когда я получу диплом, я вернусь в Эшийёз с гордо поднятой головой. Теперь — моя очередь! Позднее, став женой и матерью, я докажу тем, кто унижал и презирал меня, что я преуспела во всем, а остальным — что можно пережить даже самую страшную драму.
А пока, через девять лет после изнасилования, передо мной — целая жизнь. И в ней есть место для друзей, женихов и сердечных переживаний. Сегодня я не кажусь себе непривлекательной и глупой, скорее — веселой и забавной.
Надеюсь, Да Крус, который гниет в Флери-Мерожи, узнает, какой замечательной девушкой я стала.
Казалось бы, я не должна даже вспоминать о нем, но такова данность. Тот, кто надругался надо мной, всегда присутствует в моем сознании. Если мне страшно, это — из-за него. Если я добиваюсь цели — это чтобы показать ему, что я все равно много стОю. Он по-прежнему влияет на мою жизнь. И ужас, который он мне внушил, временами сжимает невидимой рукой мое сердце. Раньше мне достаточно было подумать о Да Крусе, чтобы лишиться способности говорить, двигаться. Даже спустя много лет, в 2006-м, когда я полагала, что это прошло, при виде его машины меня охватила паника. В 2009-м, увидев его воочию, я лишилась чувств. Изнасилованная девочка внутри меня так и не выросла…
Но теперь ей придется повзрослеть.
Последний день жизни Мари-Кристин стал для меня уроком. Она сумела справиться со своим страхом. Попыталась избежать ловушки, расставленной для нее убийцей, голыми руками сражалась с ним, превозмогла ужас, чтобы выдать этого зверя жандармам. Этот пример мужества будет вдохновлять меня.
Суд над Да Крусом, надеюсь, станет примером торжества справедливости. Мой собственный случай пусть будет свидетельством того, что система правосудия может ошибаться. Произнесенные слова скоро забываются, поэтому я решила написать обо всем, черным по белому, в этой книге.
У гроба Мари-Кристин Одо я дала обещание, что не забуду ее. Что сделаю все от меня зависящее, дабы юстиция не совершала тех же ошибок, в результате которых пострадала я. Тогда я не знала, как действовать. Теперь — знаю.
Мне двадцать два года, я не судья, не министр, у меня нет никакой власти. Но я могу написать обо всем.
В память о Мари-Кристин Одо, умолкнувшей навсегда, и ради всех переживших изнасилование девочек и женщин, которые не осмеливаются сделать то, что сделала я, для всех, кто пострадал от насилия, но скрывает это, стыдится, испытывает страх.
Несправедливость торжествует, пока мы сидим сложа руки.
Я это точно знаю.