Лишенная детства - Софи Анри

Сколько их было после меня? Почему сама я до сих пор жива? Я всегда считала и продолжаю считать, что была не первой и не последней добычей этого извращенца. Я уверена, что до случая со мной опыта у него уже было достаточно, и от того, что он делал, он получал огромное удовольствие. Узнав о смерти Мари-Кристин, я испытываю смятение. В глубине души я понимаю, что тоже в ответе за ее гибель. Мне кажется, что мое изнасилование и ее смерть — звенья одной цепи. Зная, на что способен Да Крус, я могла бы сделать так, чтобы этого убийства не было. По вечерам, когда Мари уходит к себе, а я остаюсь одна в своей квартирке в Туре, я ложусь на кровать, и в голове запускается все та же адская машина, генерирующая мучительные мысли, — в тишине ночи перед моим внутренним взором проносится вереница ранящих «если бы». Если бы Да Крус убил меня или если бы я не отправила его в тюрьму, вернулась бы Мари-Кристин домой живой и невредимой? А если бы я написала прокурору, моего насильника снова заперли бы в камере, и Мари-Кристин, вне всяких сомнений, могла бы и до сегодняшнего дня спокойно совершать пробежки недалеко от дома. Раскаяние меня терзает, угрызения совести — убивают.

А что, если бы я убила Да Круса?..

В последние годы я часто мечтала об этом. Когда, выйдя из тюрьмы, он снова поселился в моем городке, я не раз готова была схватиться за нож и всадить его в насильника. После убийства Мари-Кристин во мне проснулись прежние мечты о мести. Я просыпаюсь среди ночи вся в поту: ну почему у меня не хватило смелости пойти и перерезать горло тому, кто надругался надо мной, убить его, искромсать тело на части? Эти кровожадные фантазии исчезают так же быстро, как и появляются. А после убийства — что? Смертная казнь признана противоречащей конституции, значит, это — не решение. Всегда найдется еще один Да Крус, который будет убивать женщин, как домашнюю скотину, красть жизни и разрушать семьи. В Эшийёзе, как и всюду, живут свои волки. Уничтожив одного, стаю не переделаешь. Но зло уже свершилось. Сначала изнасилование, потом убийство. Зачем добавлять к ним еще одно преступление? Нужны средства и методы, которые позволят остановить преступника, пока он не успел совершить самое страшное. Остановить, наказать, лечить, защищать от него общество — в этом, по-моему, и заключается задача органов юстиции.

В моем случае проблема заключается в том, что с этой своей задачей они не справились.

Прокурор Д’Эври со мной не согласен. В одной из телепередач, когда речь заходит о человеке, который меня изнасиловал, он заявляет, и глазом не моргнув:

— У нас не было никаких оснований предполагать, что этот человек снова совершит преступление. Мы действовали в рамках закона.

«Не было никаких оснований»… Когда я это слышу, во мне вскипает ярость. Как осмеливается этот чиновник говорить такое? Правда — в обратном: если бы судьи и прочие блюстители закона применили к Да Крусу соответствующие предупредительные меры, он бы не совершил новое преступление. Мари-Кристин не была бы убита. Специалисты, изучающие эту тему, сходятся во мнении, что «изнасилование — это повторяющееся преступление»[22]. В среднем 13,7 % правонарушителей, совершивших преступление на сексуальной почве, совершают еще одно подобное преступление в течение пяти лет[23]. Уже в 1995-м были опубликованы выводы[24] исследователей, расставившие все точки над «i»: «Подавляющее большинство осужденных за преступления сексуального характера признались, что в прошлом уже совершали правонарушения подобного рода». Они совершали сексуальные домогательства, демонстрировали гениталии на публике, да бог знает что еще творили! А потом, позднее, насиловали и убивали. Напрашивается вывод: те, кто решается на рецидив, уже не останавливается на полпути. В случае с Да Крусом «первый тревожный звонок» прозвучал довольно громко — я имею в виду мой случай, долгие часы моих мучений. В свое время, еще в 2000-м, Мануэль обронил, что мог бы и убить меня: «Счастье, что я этого не сделал» — сказал он тогда.

Это могло случиться… Два акта изнасилования, мои тринадцать лет и это странное признание уже могли бы вызвать беспокойство у судей, психологов, полицейских, представителей пенитенциарных служб. Мой случай мог бы послужить им уроком. Исследователи давно говорят, что «чаще всего рецидивы случаются у насильников-педофилов, не состоящих с жертвой в кровном родстве», причем «в течение тридцати месяцев после выхода на свободу»[25].

Через девятнадцать месяцев после условного выхода на свободу Да Крус признается в убийстве Мари-Кристин. Это убийство было если не на сто процентов ожидаемым, то вполне предсказуемым. А если вы спросите меня, то я скажу: его не могло не быть.

Почему же органы юстиции ничего не сделали, чтобы изменить конец этой истории? Что тому виной — нехватка знаний, неумение слушать и слышать, недостаток времени или денег? Без сомнения, все вместе. Те, кто выпустил Да Круса, возможно, не были знакомы со всеми исследованиями, не знали всех статистических данных по рецидивам. Но даже без всего этого можно было обойтись — они могли бы просто поверить мне! Я чувствовала, что он возьмется за старое. Я открыто говорила, что думаю, но меня никто не слушал, потому что я — подросток и жертва. Мои слова не были услышаны, поступки Да Круса получили неправильную оценку. В 2000 году психиатру, то бишь специалисту по душевным болезням, было поручено его обследовать. А ведь мой насильник — не сумасшедший. Врачом этот факт был установлен, однако он объяснил акт изнасилования опьянением. В случае с Мари-Кристин, когда Да Крус душил ее, в его крови не было ни капли алкоголя. Мой мучитель — прекрасное подтверждение тезиса о том, что человек может иметь здравый рассудок, жить в обществе себе подобных и пользоваться всеобщим уважением, не иметь психических отклонений и при этом являться серийным насильником. Зная это, могут ли психиатры вполне объективно оценить степень опасности, которую представляет отдельно взятый индивидуум для общества? Достаточно ли у них для этого образования и опыта? И кто оценивает их компетентность?