Лишенная детства - Софи Анри

Вернувшись домой, я застаю отца одетым и при галстуке. Он готов к отъезду. Нам пора на встречу с мадам Мишель Аллио-Мари.

— Мадам министр юстиции ожидает вас, — сообщает чиновник, который приехал за нами в Эшийёз на машине с мигалкой. Шофер ждет за рулем.

Теперь главе семейства Вале и его дочери все двери распахнуты. В лету канули времена, когда полицейские и судейские чиновники заставляли нас подолгу ждать у телефона. «Пишите, пишите!» — говорили они нам. Благодаря средствам массовой информации наше досье, по-видимому, стремительно переместилось на верх стопки. Министр юстиции устраивает нам пышный прием. Популярные итальянские пирожные, чай, улыбки. Она даже целует меня в щечку, когда мы входим в зал. Нас окружают огромные книжные шкафы со старинными книгами, на окнах — пурпурные портьеры, у стен — диванчики в наполеоновском стиле. Везде золото, роскошь — всего этого чересчур много. Здесь слишком красиво, слишком необычно. Слишком далеко от скорби и боли, с которыми мне пришлось столкнуться несколько часов назад у гроба Мари-Кристин. Совершенно растерянная, я вижу себя в этом интерьере со стороны, и мой гнев тает по мере того, как я рассматриваю мебель и картины. Мне вдруг начинает казаться, что я в музее, потом я беру себя в руки: раз уж меня захотела выслушать сама мадам министр, нужно этим воспользоваться. Я должна говорить, должна все объяснить. Ради Мари-Кристин. Ради всех жертв Да Круса. Я вспоминаю о том, что его окончательно выпустили на свободу после шести лет тюремного заключения — всего лишь! — и во мне снова поднимается гнев.

Я готова.

Министр юстиции сообщает, что как раз подготавливает закон, направленный на предотвращение рецидивов. Очередной, четвертый за последние четыре года! Она услышала интервью со мной в утренней радиопрограмме и хочет лучше понять, с какими проблемами функционирования судебной системы мне пришлось столкнуться. Когда после этой преамбулы мадам министр передает слово нам, на нее обрушивается словесная лавина. Наконец-то мы можем рассказать, сколько нашей семье пришлось пережить за последние девять лет; наконец-то можем излить наш гнев, показать, насколько мы поражены несправедливостью существующего порядка вещей, поведать, сколько негативных эмоций выпало на нашу долю!

Мы довольно связно выкладываем все: о возвращении Да Круса на постоянное место жительства в Эшийёз, о чем нас не сочли нужным предупредить; о вопиющей некомпетентности психиатров; об отсутствии социально-судебного наблюдения; о том, что Да Крусу не назначили никакого лечения; обо всех пробелах в системе правосудия и недоработках, которые в результате привели к убийству Мари-Кристин. Министр умудряется вставить свое слово в поток наших жалоб и нареканий:

— Жертвы преступлений не имеют доступа к информации относительно места жительства осужденного. Таким образом мы предупреждаем акты мести…

Это уже слишком! Забыты позолота, лепные орнаменты и напускная вежливая сдержанность. Я взрываюсь. А кто подумает о невинных? Неужели реинтеграция преступника важнее, чем безопасность его жертвы? Потеряв голову от гнева, мой отец перебивает министра:

— Вы, политики, получаете зарплату за то, чтобы обеспечивать безопасность честных граждан, разве не так? Не надо считать нас всех такими уж простофилями!

Я краснею от стыда, но министр юстиции улыбается как ни в чем не бывало; отец успокаивается, повисает молчание.

Когда я, совершенно измотанная, выхожу из кабинета, во мне живет надежда, что министр прислушается к нашим словам…

Подготовленный ею закон, направленный против рецидивов, был принят в феврале 2010 года. В нем прописана возможность содержать преступников, которые осуждены на пятнадцать и более лет тюрьмы, до истечения срока заключения в закрытых лечебных учреждениях. Однако эта мера применима только для тех правонарушителей, которым судом было назначено «медицинское, психиатрическое и социальное наблюдение». На практике из-за все той же нехватки средств наблюдение назначают редко, поэтому до сих пор лишь небольшое количество извращенцев находится под строгим наблюдением. Кроме того, в тексте нового закона упоминается «совершенствование методов работы с преступниками, чьи противоправные деяния носят сексуальный характер». Последним будут более настоятельно рекомендовать пройти курс лечения, а в некоторых случаях будут применять химическую кастрацию. Однако врачей, которые могли бы осуществлять такое лечение, по-прежнему недостаточно. Суды получили циркуляр, в котором им рекомендуют запрещать освобожденным из-под стражи приближаться к жертве преступления «в течение периода времени, определяемого на ваше усмотрение». В общем, ничего нового в этом «надцатом» по счету законе нет. Это очередная попытка «улучшить» законодательство с использованием минимальных средств.

Сегодня, когда я слышу дебаты по поводу преступников-рецидивистов, у меня сжимаются кулаки от злости. Некоторые «добрые души» заявляют, что наш Уголовный кодекс и так достаточно хорош, что меры пресечения более чем строги, что нельзя приставить по представителю правопорядка к каждому преступнику, совершившему противоправное деяние сексуального характера. Еще один умник добавляет, что невозможно наверняка предугадать, совершит тот или иной извращенец новое преступление. Человеческая психика — сложная система, предсказать, как человек поведет себя, невозможно… Пусть так. Но ведь суть проблемы не в этом. Я прошу одного: применения на деле юридических принципов, которые на сегодняшний день существуют только на бумаге. Превентивная система должна стать эффективной, насколько это возможно. Правительство обязано максимально защитить женщин и детей — это «пушечное мясо» для извращенцев. Разумеется, для реализации всего этого нужна смелость, решимость и, естественно, деньги. Еще — нужно желание. А хотят ли они этого?

Этот вопрос я задаю себе, об этом думаю, об этом говорила и скажу еще раз, если мне разрешат присутствовать на процессе Да Круса.

Потому что на этот раз я хочу там быть, и я не опущу глаза, ни на минуту.

Я больше не запуганная девочка, какой была много лет назад. Я наконец вернулась к себе самой. Моя юность была исковеркана, и многие годы я жила, запертая на ключ в своем несчастье, не радовалась жизни, отстранялась от близких. Пережитая мною драма и ее последствия усугубили в несколько раз кризис подросткового возраста; ссоры папы и мамы, ненависть, которую я к ним питала, ощущение, что они меня не понимают, — все это стерло из моей памяти прекрасные моменты, которые мы пережили вместе. Из-за изнасилования я даже не заметила, как брат и сестра выросли. Погруженная в свои переживания, я не уделяла им столько времени и любви, сколько мне хотелось бы. Между нами образовалась дистанция, которую мы еще не скоро преодолеем. Что касается родителей, я обижаюсь на них до сих пор. Я ставлю им в упрек то, что они разрешили мне, расстроенной, болтаться по улицам городка, вместо того чтобы попытаться меня утешить. Я упрекаю их за то, что они долго скрывали от меня факт освобождения Да Круса, что не переехали в другой регион, чтобы защитить меня от него и от людской молвы. Папа недавно высказал свое мнение по последнему вопросу:

— Но почему мы должны были уезжать? Ведь мы — жертвы! Не нам склонять головы перед преступником!