Недобрый час. Хроники Расколотого королевства - Фрэнсис Хардинг

Освещенная паутина кружевным узором украсила темное дерево. На коновязи скакал дрозд с алой грудкой, будто его макнули в томатный суп. Палая листва лежала под ногами желто-рыже-красным ковром. Мошка поняла, что не может вообразить себе жизнь без солнца. Навсегда остаться в ночи — все равно что ослепнуть. Чтобы не смотреть Кленту в лицо, она уставилась на его видавшие виды туфли.

Вечерний край неба выцветал и зеленел, как несвежая ветчина. Блестели иглы первых звезд. Скоро их будет уйма.

В Комитете Часов их встретил Малиновый. При виде посетителей его сросшаяся бровь сломалась посередине, а глаза превратились в щелочки.

— Ага. Нам сообщили, что вы придете. Кеннинг, коробки!

Кеннинг послушно бросился вон и притащил две коробки. В одной лежали светлые значки, в другой темные. Именно в нее зарылся Малиновый.

— Ага… вот.

Он ткнул пальцем в коробку, и покорный Кеннинг щипцами выудил один из значков. На вытянутых руках, будто раскаленное железо, он подал его Мошке. Та осторожно приняла брошь, морально готовая обжечься. Муха на черной деревяшке была, а вот цветного ободка, как на гостевых значках, не было.

Малиновый так и пялился в коробку с черными значками. Кеннинг вежливо обошел его, достал из другой коробки светлый значок и вложил в руку начальника. Малиновый удивленно опустил глаза, подозвал Кеннинга и зашептал ему на ухо. Мошка уловила обрывки фраз.

— …В сложившихся обстоятельствах… изменить категорию… с такими-то спутниками… ошибка?

Кеннинг так же тихо зашептал в ответ:

— …Пока отклонили… еще… пересмотрят.

При этом оба искоса поглядывали на Эпонимия Клента, каковой факт от него не укрылся. Клент налился краской, пальцы забарабанили по карману.

Вот оно что. Клент родился в час Фангавота, а ведь дневной статус этого Почтенного висел на волоске. После того как Клент сыграл свою роль в похищении Лучезары Марлеборн, перед Фангавотом и всеми, кто рожден в его время, замаячила перспектива уйти в ночь. Малиновый держал в руках светлый значок без гостевого ободка, но отдавать его Кленту не спешил.

Его спутники… Речь явно шла про Мошку. Не только похищение поставило Клента под удар, но и тесное знакомство с ночной девчонкой…

— Катись отсюда, жирный опарыш! — без объявления войны напала Мошка на Клента. — Валяй, гуляй под солнышком, мне плевать! Хотя бы не придется больше слушать твое нытье! Я-то, дура, думала выехать на твоем горбу из города! Так ты и здесь облажался! Не переживай, тебе расскажут, какой ты хороший и какое у тебя «светлое имя», похвалят, что избавился от меня! Нет, это я избавилась от тебя, лощеный, бесполезный пузырь с ядовитым языком!

Мошка моргнула, сгоняя слезу. Зато всех зрителей от ее выступления передернуло. Клент потерянно посмотрел на нее, потом лицо его сложилось в злую гримасу, и только кончики губ нет-нет да и лезли вверх. Прокашлявшись, он прикрыл рот ладонью, будто не находит слов.

— Чудовищное дитя, — наконец придушенно буркнул он. — Гадюка среди добрых плодов раскрывает пасть и обнажает клыки…

Мошка подняла черную брошь над головой.

— Значит, теперь это мой значок? Отлично! — Муху с цветной каймой она сняла и швырнула на стол, а абсолютно черную приколола на платье. — Я буду носить его с гордостью! Ночь еще не началась? Пустите меня уже скорее к приличным людям! Видеть больше не хочу этих двуличных, заносчивых дневных! — Она обернулась к Малиновому. — К вам это тоже относится, надутый прыщ!

— Вышвырните ее! — Малиновый так потемнел лицом, что превратился практически в Ежевичного. — Вышвырните! Ее! Отсюда!

Пара охранников подхватили Мошку под руки и стремительно поволокли к двери. Напоследок она посмотрела Кленту в глаза.

— Да, уведите ее, — тихо сказал тот. Его лоб превратился в лабиринт морщин, излучающих долготерпение. — Она как дырка у меня в рубахе, уголек в глазу…

— Чтоб ты подавился пирогом! — попрощалась Мошка, и Клент исчез из ее поля зрения.

Усилиями стражников она плыла по коридору, болтая ногами, в ту самую комнату, где ее по прибытии в Побор допрашивали таможенники. Там ее бесцеремонно шваркнули на лавку, где уже сидело три человека.

Когда стражники ушли, она огляделась и поняла, что все взгляды сосредоточены на ней.

— Чего уставились? — Мошка поправила чепчик. — Никогда не видели личный эскорт? Надо было пустить Комитету пыль в глаза.

— Вот оно что, — хором откликнулись люди.

Мошка обхватила взглядом всю очередь, отметив у всех черные значки.

— Твой звонкий голос проходил через дубовую дверь, как шило сквозь сыр, — сказала женщина средних лет. Она пыталась спрятать стриженые волосы и изуродованное ухо под потрепанным шарфом. Рот расплылся в улыбке подлинного восторга.

— Надутый прыщ, — процитировал тощий юноша. Его плечи содрогались от хохота.

— Подвиньтесь, — сказал высокий, крепко сбитый мужик с длинными черными космами. Неухоженная борода превращала его лицо в шар, а голос напоминал скрип гравия. — Садись рядом.

Люди зашевелились, заскрипели ботинками, и Мошка обнаружила себя среди взрослых людей и сияющих улыбок.

— Вот же волчонок, — одобрительно ухмыльнулся патлатый. — Ты, девонька, когда пойдем в ночь, держись рядом. Я за тобой присмотрю.

Мошка кивнула, застенчиво покраснев.

— Вместе мы сила, — сказала женщина, с прищуром глядя в темнеющее окно.

Рыжеволосый Кеннинг вбежал в комнату. У него от переживаний отвисла челюсть, а пальцы мяли носовой платок. Он замер перед Мошкой и уставился на нее, даже не пытаясь закрыть рот. Сдавленно всхлипнув, он икнул от смеха, сунул платок ей в руку и сбежал прочь, зажав кулак в зубах.

В платке оказался кусок хлеба с сыром. За зрелище начальника на грани апоплексического удара Кеннинг расплатился ужином.

Люди в комнате общались открыто, но осторожно. Все оказались гостями города, не успевшими в срок оплатить выход. Из-за ночных имен их отправили в Ночной Побор. По негласной договоренности о чем человек умалчивал, о том не спрашивали. Например, никто не выяснял, откуда у Мошки гусь.

Кляча, тощая женщина в шарфе, раньше была помощницей странствующего «доктора». Когда он рекламировал свою панацею, она выходила к нему из толпы и изображала чудесное исцеление. Чтобы войти в Побор, она продала бутылочки доктора, его алхимические весы, шляпу, чучело крокодила и даже собственные волосы. (Никто не спрашивал, что случилось с «доктором» и с верхней частью ее уха.)

Худого юношу звали Жердь. Он махал руками, как воробей крыльями, и вонял, как клетка с перепуганными кроликами. Последние месяцы он бродил от деревни к деревне и искал работу. Но приближалась зима, люди затягивали пояса, и уже никто не платил, чтобы Жердь починил крышу, разогнал ворон или нарубил дров. Он решил, что пора перебираться на другую сторону Длиннопера. (Никто не спрашивал, откуда Жердь раздобыл деньги на вход в Побор.)