Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Случалось, он просыпался ночью и слышал приглушенныевсхлипывания в подушку. Когда он впервые, проснувшись, почувствовал, как дрожитот ее рыданий кровать, он в тревоге спросил: «Лапочка, что случилось?» — иуслышал в ответ исступленное: «Ах, оставьте меня в покое!» Да, ребенок сделаетее счастливой и заставит забыть о том, чем ей не положено заниматься.Случалось, Франк тяжело вздыхал, думая, что вот поймал он тропическую птицу,которая вся — огонь и сверкание красок, тогда как его, наверное, вполнеустроила бы обыкновенная курица. Да, этак ему было бы намного лучше.

Ветреной, сырой апрельской ночью из Джонсборо примчался навзмыленной лошади полумертвый от усталости Тони Фонтейн и громким стуком вдверь разбудил Скарлетт и Франка, перепугав их до полусмерти. И тут — во второйраз за последние четыре месяца — Скарлетт остро почувствовала, что такоеРеконструкция; до нее дошло, что имел в виду Уилл, сказав: «Наши беды тольконачались», — она полнее осознала, как верны были мрачные предсказания Эшливо фруктовом саду Тары, где гулял ветер:

«То, что нас ждет, будет хуже войны.., хуже тюрьмы.., хужесмерти».

Впервые она столкнулась в Реконструкцией, когда узнала, чтоДжонас Уилкерсон при содействии янки может выселить ее из Тары. Но появлениеТони показало ей, что есть вещи и пострашнее. Он примчался глубокой ночью,исхлестанный дождем, и через несколько минут навсегда исчез в темноте, но заэтот короткий промежуток приподнял завесу, обнаружив новые беды, и Скарлетт совсей безнадежностью поняла, что завеса эта никогда не опустится.

В ту ненастную ночь, когда они услышали грохот дверногомолотка — настойчивый, требовательный, Скарлетт вышла на лестницу, закутавшись вхалат, поглядела вниз, в холл, и на миг увидела смуглое мрачное лицо Тони,который тут же нагнулся и задул принесенную Франком свечу. Скарлетт ринулась втемноту, схватила холодную влажную руку Тони и услышала, как он прошептал:

— Они гонятся за мной.., еду в Техас.., лошадь подомной полумертвая.., а я погибаю от голода… Эшли сказал, чтобы к вам… Только незажигайте свечи! Еще разбудите черных… Я не хочу, чтобы вы попали из-за меня вбеду.

На кухне, когда закрыли все ставни и спустили до самыхподоконников жалюзи, он позволил зажечь свет и короткими, отрывистыми фразамиповедал свою историю Франку, в то время как Скарлетт хлопотала, собирая длянего на стол.

Он был без пальто и промок насквозь. Шляпы на нем тоже небыло, черные волосы его прилипли к маленькой голове. Но задор, свойственныйбратьям Фонтейн, — задор, от которого у Скарлетт в ту ночь мурашкипобежали по коже, — горел в его бегающих глазках, когда он залпом выпилвиски, которое Скарлетт ему принесла. А Скарлетт благодарила бога, что тетяПитти мирно храпит наверху. Она бы наверняка упала в обморок, увидев его!

— Одним чертовым ублю.., одним подлипалой сталоменьше, — произнес Тони, протягивая стакан, чтобы ему налили ещевиски, — Я скакал во всю мочь: могу расстаться со своей шкурой, если быстроне уберусь отсюда. И все равно ни о чем не жалею. Ей-богу, не жалею! Попытаюсьдобраться до Техаса и там затаюсь. Эшли был со мной в Джонсборо и велел мнеехать к вам. Но мне нужна другая лошадь, Фрэнк, и немного денег. Лошадь у меняполумертвая — ведь я всю дорогу гнал ее изо всех сил — да к тому же по-глупомувыскочил сегодня из дома как сумасшедший, без пальто, без шляпы и без цента вкармане. Правда, в доме у нас деньгами не разживешься.

Он рассмеялся и с жадностью набросился на холоднуюкукурузную лепешку и холодный салат из листьев репы в хлопьях застывшего белогожира.

— Можете взять мою лошадь, — спокойно сказалФрэнк, — У меня при себе всего десять долларов, но если вы дождетесь здесьутра…

— Черта с два, да разве я могу ждать! — убежденно,но даже как-то весело воскликнул Тони. — Они скорей всего мчатся за мнойпо пятам. Не так уж намного я их и обогнал! Если бы не Эшли, который вытащилменя оттуда и посадил на лошадь, я бы так и остался там как дурак и сейчас ужевисел бы в петле. Славный малый этот Эшли.

Значит, и Эшли замешан в этой страшной, непонятнойчертовщине. Скарлетт, вся похолодев, поднесла руку ко рту. А что, если янки ужесхватили Эшли? Ну почему, почему Франк не спросит, что же все-таки произошло?Почему он принимает все это так спокойно, будто ничего особенного не случилось?Она с трудом заставила себя разжать губы.

— А что… — начала она. — Кого…

— Да бывшего управляющего вашего батюшки… Будь онпроклят… Джонаса Уилкерсона.

— И вы его… Он что, мертв?

— Бог ты мой, Скарлетт О’Хара! — раздраженновоскликнул Тони. — Уж если я решил кому-то вспороть брюхо, неужели, выдумаете, я удовлетворюсь тем, что оцарапаю его тупой стороной ножа? Нет,конечно, и можете мне поверить, я искромсал его на кусочки.

— Вот и прекрасно, — не повышая голоса, произнесФранк. — Я никогда не любил этого малого.

Скарлетт взглянула на мужа. Он был совсем не похож на тогослабовольного Фрэнка, которого она знала, — Фрэнка, который обычно нервнотеребил бороденку и которым так легко было помыкать. Сейчас в нем появилисьрешительность и спокойствие и он справлялся с неожиданно возникшей ситуацией,не тратя слов даром. Перед ней был мужчина, и Тони — тоже мужчина, и вся этастрашная история — мужского дело, в котором женщине нет места.

— А Эшли… Он не…

— Нет. Он хотел убить Джонаса, но я сказал ему, что этомое право, потому что Салли — моя родственница, и Эшли под конец сдался. Нонастоял, что поедет со мной в Джонсборо — на случай, если Уилкерсон возьметверх. Я не думаю, чтобы старина Эшли попал из-за этого в беду. Надеюсь, чтонет. А не найдется у вас джема к кукурузной лепешке? И не можете ли вы дать мнечего-нибудь с собой?

— Я сейчас закричу, если вы не расскажете мне все попорядку.

— Подождите, пока я уеду, и тогда кричите, скольковашей душе угодно. Я все вам расскажу, пока Фрэнк будет седлать лошадь. Этотчертов… Уилкерсон и так уж причинил немало вреда. Вы же знаете, он чуть недоконал вас налогами. Но это только одна, из его пакостей. Хуже всего то, чтоон без конца подстрекал черномазых. Кто бы мог сказать, что настанет день,когда я буду их ненавидеть! Черт бы их побрал, они же верят всему, что этимерзавцы говорят им, и забывают то доброе, что мы для них делали. А сейчас янкипоговаривают о том, чтобы дать черномазым право голоса. Нам же голосовать недадут. Да во всем графстве можно по пальцам пересчитать демократов, которымразрешено голосовать: янки ведь вычеркнули из списков всех, кто сражался настороне Конфедерации. А если они еще неграм разрешат голосовать, то нам вообщеконец. Черт подери, это же наш штат! Наш, а не янки! Ей-богу, Скарлетт, с такиммириться нельзя! И мы мириться не станем! Что-нибудь придумаем — пусть хоть довойны дойдет! А то у нас скоро будут и судьи-ниггеры, и законодатели-ниггеры —куда ни глянь, всюду черные обезьяны…