Фунгус - Альберт Санчес Пиньоль

Хик-Хик отправился в лес в сопровождении гусыни и Коротыша, а сейчас за ним следовали дюжины и дюжины новых фунгусов. Вернувшись на дорогу, он с удивлением обнаружил, что вместо примитивного навеса монстры соорудили некое подобие высокой прямоугольной кабинки, сплетенной из гибких зеленых ветвей. Вот болваны! В результате своей лихорадочной деятельности монстры создали нечто, формой и размером напоминающее переносную исповедальню. Это ж надо – исповедальня! Как ненавидел он епископов и всю церковную шушеру! В итоге стадо баранов с тыквенными головами соорудило для него эту хлипкую кабинку, к тому же весьма неудобную: на извилистых горных тропах она будет ходить ходуном, как морковка в слоновьем хоботе.

Будь у Хик-Хика хорошее настроение и не промокни он до нитки, ситуация, скорее всего, показалась бы ему забавной. Но настроение было паршивым, а одежда – мокрой. Фунгусы, этим все сказано! Они могли построить десятки мостов за одну ночь, опустошить недра гор, а вот сделать более или менее приличную вещь, удобную и пропорциональную, – фигушки. Хик-Хик стал пинать плоские задницы, раздавать направо и налево пощечины по лицам, лишенным щек, подзатыльники по шеям без затылков. Все впустую: спорить с фунгусами бесполезно. Он быстро выдохся. К черту! Бедняга сдался и залез в дурацкое сооружение.

Кабинка с горизонтальными жердями теперь действительно напоминала примитивный паланкин. К одному из верхних углов фунгусы приладили флаг, и сейчас желтое полотнище развевалось высоко над их головами. Сиденье было привязано к жердям различной ширины полосками древесной коры. В стенах проделаны округлые оконца, расположенные в полном беспорядке, точно дырки в сыре. В этой своеобразной исповедальне – если можно так назвать это дикое сооружение – Хик-Хик и проделал остаток дороги до Вельи. Никогда еще он не чувствовал себя так глупо и так далеко от идеалов революции.

Вскоре у его ног открылась низина. Хик-Хик вышел из паланкина, чтобы рассмотреть ее получше. Перед ними в глубокой, как воронка, долине лежала Велья – домишки, громоздящиеся кучей между горными склонами. Можно было различить темные черепичные крыши, узкие улочки, колокольню… Ту же сцену жители города видели по-другому: сотни чудовищ надвигались на них с высоты – орда демонов с огромными головами и лапами-корнями, увенчанными страшными крючьями. Близился Страшный суд.

Когда Хик-Хик был мальчишкой, ему нравилось топтать муравейники и наблюдать за тем, как суетятся толпы крошечных насекомых. Отсюда, сверху, Велья напоминала растревоженный муравейник. Церковный колокол гудел и гудел, предупреждая горожан о смертельной опасности. Однако его предостережение не могло ничему помочь: мужчины и женщины бегали взад и вперед в лихорадочной, но бессмысленной панике – бежать им было некуда.

Коротыш, который всегда держался поближе к Хик-Хику, смотрел на него, и в глазах фунгуса горело нетерпение. Его повелитель ощущал желание Коротыша: тому хотелось возглавить штурм. Маневр был не сложен: спуститься по серпантину дороги, ворваться на узкие улочки и стереть город с лица земли.

К счастью для Вельи, Хик-Хик был, с одной стороны, человеком горячим, с другой – нерешительным. Его порыв длился недолго, очень недолго, обычно меньше, чем содержимое бутылки. Колокольный звон. Сколько времени он не слышал колоколов? Вышло так, что этот звук, столь характерный для цивилизованного мира, напомнил ему о материях, которые были превыше всех людских раздоров.

Нет, им овладело не сочувствие, а самая обычная лень.

Он устал от долгой дороги, промок до костей, к тому же отбил себе все руки, вызывая к жизни новых фунгусов. Когда нижнее белье промокло насквозь и не осталось ни винкауда, ни табака, пропадает охота поджигать дома, вспарывать животы скотине и вообще начинать мировую революцию с убийства мужчин, женщин, коров, мулов и собак. А главное, он сказал себе: «Уф! Когда я расскажу Майлис об этой великой операции, она, скорее всего, проявит идеологическое непонимание». Он почесал подбородок, потом затылок, обернулся к Коротышу и произнес:

– Знаешь что? Оставим-ка это дело.

Затем Хик-Хик уселся в свой паланкин, и армия чудовищ послушно развернулась и зашагала откуда пришла, исчезнув за деревьями с проворством и легкостью беличьего хвоста. Таков уж был этот человек.

Фунгусы тащили паланкин к Пустой горе, а он тем временем устроился поудобнее в своем импровизированном кресле. Дождь кончился. Хик-Хик снял мокрую одежду и почувствовал себя лучше. Солнечные лучи пробивались сквозь дырки-окошки, и их тепло неожиданно привело его в хорошее настроение. Он провел рукой по волосатой груди и задремал, разнеженный весенним теплом. Хотя его паланкин был уродлив и нескладен, он защищал Хик-Хика от фунгусов и от необходимости все время видеть их мерзкие рожи. Только Коротыш по-прежнему маячил поблизости: ехал на крыше кабинки, и его было видно в верхнее окошко. В целом же повелитель фунгусов чувствовал себя сносно.

Забыв о заботах, Хик-Хик вспомнил картину растревоженного муравейника, в который превратилась Велья, когда людишки забегали туда-сюда по улицам. На одном из балконов он увидел светловолосую женщину в веселеньком кремовом платье. Его так занимала панорама города, что он не присмотрелся к ней и не узнал. И вдруг его осенило. Его глаза будто открылись.

Ну конечно! Он знал эту женщину, отлично знал.

Это была она – Майлис! А он-то думал, что возлюбленная прохлаждается у себя в горном остале. Скорее всего, она спустилась в долину, чтобы дать урок ученикам или навестить родственников. Из-за всеобщей суматохи и множества людей, высыпавших на улицы, Хик-Хик не обратил на нее внимания. Да и балкон был слишком далеко. Но сейчас у него не оставалось сомнений. Сколько женщин сорока лет, златовласых и статных, может проживать в такой дыре, как Велья?

Колонна развернулась на сто восемьдесят градусов. Они возвращались. Прибыв в город, он заберет Майлис с собой. Из уважения к возлюбленной он помилует детей, женщин и невинных людей, но устроит показательную расправу над местными реакционерами. Колокол расплавит, а жидкую бронзу вольет в глотку градоначальнику, кем бы он ни был. И не будет им ни милосердия, ни прощения.

На этот раз он будет действовать решительно.

Как-то раз Кривой и Коротыш остались наедине и смотрели на краснеющие угольки, догоравшие в очаге.

– Когда Хик-Хик оставил меня сторожить дом людей и на прощание обнял, – признался Кривой, – я готов был оторвать ему голову.

Коротыш широко распахнул глазенки с толстыми веками.

– Я подумал, – продолжил Кривой, – что, если я это сделаю, фунгусы не будут больше получать приказы.

– Но ты этого не сделал, – заметил Коротыш.

– Не сделал, – откликнулся Кривой. – Потому что с Хик-Хиком или без него фунгусы все равно будут кому-нибудь подчиняться и бессмысленно потрошить горы.

– Но несмотря на желание оторвать ему голову, – продолжил Коротыш, – ты остался возле дома, как он велел, а значит – подчинился его приказу.