Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

вы считаете жизнь индивида бесценной. А ей, как и жизни животного, цена — копейка. Моей, твоей, их... — он указал на двух рабочих с тележкой, проходящих по улице. — Целое важнее части. Общество — система, а человек — подсистема. Если народ будет жить, новые люди родятся. А если нет, то все не будет иметь смысла. Именно поэтому, - он посмотрел сначала на Александра, а потом за окно, - мне и нужна сейчас помощь.

- В организации траурной церемонии?

- Не смеши. В обеспечении преемственности власти. Нам сейчас очень нужно единоначалие. После панихиды будет общий сход, на котором решатся два вопроса: кто будет лидером и оставим ли мы Подгорный в пользу Заринска.

И Данилов догадался, что он не первый, с кем Богданов провел этот разговор.

Господи, даже на необитаемом острове найдется тот, кто будет играть в политику и делить троны.

- Не забывай, что у нас теперь в два раза больше иждивенцев. Если урожай будет таким же, как в прошлом году, нам придется еще туже затянуть пояса. А если он будет меньше… — Богданов сделал паузу и перевел взгляд на видневшиеся за окном остовы и руины.

В последних лучах заходящего солнца пейзаж Подгорного был зловещим и одному из них напомнил Новосибирск, а другому Прокопьевск.

— Почему ты соврал мне про Мясника? — спросил сурвайвера в лоб Данилов. — Про Мищенко, жившего в городе под фамилией Скоторезов.

- Я не знал, о ком ты говоришь. А когда узнал, было полно других дел, ты так не считаешь? — Богданов усмехнулся. — Война как-никак. А он человек с правильными взглядами, и он нам очень полезен.

— Я считаю, что палачей и садистов надо сначала убивать, а потом спрашивать об их взглядах.

— Тянет на афоризм. Значит, вы поладите. У вас много общего. Видишь ли, Санек, это в фильмах плохими делами занимаются только враги. В суровой реальности этим приходится заниматься и "нашим". Крошить бомбами мирное население, которое живет рядом с военными аэродромами, топить корабли вместе с членами семей эсэсовцев. Пытать пленных "языков" до смерти. Это такие азбучные истины, что мне смешно их тебе разжевывать. А он ни одного невинного человека в своей жизни не убил.

— Володя, тебе пора швы обрабатывать.

Мария появилась, неся эмалированную емкостью с каким-то раствором и марлю.

— Проклятье, - вздохнул Богданов. — Вот видишь, Саня, почему мне может понадобиться твоя помощь?

- В работе с документами, - понял Данилов.

Не так-то просто это делать с одним глазом. Он мог только догадываться, насколько бывшему сурвайверу это неприятно.

На этом чаепитие завершилось, но Александру и так хватило пищи для ума, которая, как несварение, не дала ему быстро уснуть этой ночью, снова и снова возвращая его к мыслям о политических системах старого мира, о мере свободы, справедливости и порядка, о балансе интересов личности и общества. О Ланцелотах, превращающихся в Драконов, и о том, должен ли любой из князей мира сего быть именно драконом, а не кем-то еще. Ему хватил разума промолчать об этом за обедом. Иначе Богданов попенял бы ему за Шварца. Сказал бы, что читать надо русские сказки, а не всяких шварцев и мандельштамов.

«Когда-нибудь я напишу книгу, — решил Данилов. — И изложу в ней историю старого мира. Непредвзято, без гнева и пристрастия. Они мертвы, и незачем бояться их обидеть или разозлить. А мне и потомкам надо разобраться. Почему не смогли взобраться на вершину, на чем споткнулись. Жизненно важно».

*** 

На следующий день состоялись похороны. Александр не помнил, чтобы хоть раз, когда он бывал на кладбище, стояла хорошая погода. Но этот день выдался солнечным и ясным, хотя и прохладным. Преждевременно выпавший снег растаял, и только рано утром белый иней на траве оставался напоминанием о приближающейся зиме.

Это были не только поминки по Демьянову лично. Это была одновременно и панихида по всем, кого они потеряли. И, несмотря на то, что она заявлялась как гражданская, отец Сергий отпевал всех, и крещеных, и атеистов, вплетая русские имена в церковнославянскую вязь заупокойной молитвы. К концу дня он почти потерял голос. Все знали, что во время штурма Подгорного он не взывал о милости, а разил врагов из "Калашникова". Поэтому даже закоренелые безбожники смотрели на него с уважением.

Как сам он потом говорил, ему приходилось вносить в ритуалы и тексты небольшие изменения. Но Бог должен был понять и простить такие мелочи, учитывая их необычные обстоятельства.

Многие крестились, проходя мимо гроба, и Данилов не отставал. Вот только значение его жеста поняли немногие. Он ни во что не верил, он только слегка надеялся.

Стоя с венком в руках в толпе людей, Данилов думал, что совсем не знал его. Того, кто лежал в богатом гробу, в парадной форме, которую при жизни никогда не носил и даже не держал в руках. Александр вспомнил про Ямантау, про ауру уверенности, которую в них вселял этот человек. Да, это была большая утрата.

Из своего жизненного опыта Данилов знал, что не каждому доводится полежать на «смертном одре». Чаще все происходит неожиданно: бац, и тебя уже несут в деревянном ящике. Люди уходят по-английски, не прощаясь, и уж точно не успевают сказать: «Я умираю», а родственники не сидят рядом и не держат  умирающего за руку. И вот его мнение подтвердилось.

— ...Он был нам больше чем просто руководитель, — по щеке у Марии, которая первая произносила речь, скатилась слеза. — Для нас он был как отец родной! И теперь, когда его нет, мы считаем своим долгом продолжить его дело. Покойся с миром, Сергей Борисович. Мы не забудем ни тебя, ни того, что ты для нас сделал.

Она была в черном траурном брючном костюме, ее светлые волосы чуть выбивались из-под платка. Все смотрели на нее, ожидая, что она скажет что-то еще, но девушка кивнула всем и отошла в сторонку, прикрывая лицо платочком. Она не претендовала ни на что, кроме роли тени своего мужа. Их обоих это, похоже, устраивало.

Саша подумал, что ее надгробное слово отдает бабьим плачем вперемешку с обкомовскими траурными митингами, но мысленно похвалил ее за смелость. Ведь сама недавно была одной ногой в могиле.

И тут начал говорить Богданов. Он был не в камуфляже, а в хорошо сидящем черном костюме, которым, видимо, обзавелся заранее.

— Мы собрались в этот печальный день, чтоб почтить память всех,