Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды - Григорий Михайлович Кружков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какой горою ты заграждена,
Какими тучами и облаками?
И заливаясь горькими слезами,
Молю: хоть луч в потемках мне зажги,
Явись, гребцам усталым помоги!
Как раб, к своей прикованный доске,
Забывший даже думать о свободе,
Ищу тебя вблизи и вдалеке,
Но ни звезды — на черном небосводе;
О смилуйся, ведь силы на исходе,
И не горят в тумане маяки:
Зажгись, гребцам усталым помоги!
In aeternum
Я вечности, казалось мне, вкусил,
Когда влюбился, и судьбу просил,
Чтоб так любить достало сердцу сил
In aeternum[15].
В ту пору возлелеял я мечту
Завоевать упорством красоту,
Я знал, подобной я не обрету
In aeternum.
Я тосковал, терпел и уповал,
Вокруг нее, как дурень, танцевал,
И был готов служить ей, как вассал,
In aeternum.
Я ждал, мой преданный, покорный взор
Смягчит гордячки строгий приговор
И завоюет мне ее фавор
In aeternum.
Увы, я понял, что труды не впрок,
Что лейкой поливаю я песок;
Ей даже слово это невдомек —
In aeternum.
Что ж! из груди навеки вырву я
То, что мне грызло душу, как змея.
Пусть там покоится печаль моя
In aeternum.
Влюбленный рассказывает, как безнадежно он покинут теми, кто прежде дарил ему отраду
Они меня обходят стороной —
Те, что, бывало, робкими шагами
Ко мне прокрадывались в час ночной,
Чтоб теплыми, дрожащими губами
Брать хлеб из рук моих, — клянусь богами,
Они меня дичатся и бегут,
Как лань бежит стремглав от ловчих пут.
Хвала фортуне, были времена
Иные: помню, после маскарада,
Еще от танцев разгорячена,
Под шорох с плеч скользнувшего наряда
Она ко мне прильнула, как дриада,
И так, целуя тыщу раз подряд,
Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»
То было наяву, а не во сне!
Но все переменилось ей в угоду:
Забвенье целиком досталось мне;
Себе она оставила свободу
Да ту забывчивость, что входит в моду.
Так мило разочлась со мной она;
Надеюсь, что воздастся ей сполна.
Сонет из тюрьмы
Эй, вы, кому удача ворожит,
Кого любовь балует, награждая,
Вставайте, хватит праздновать лентяя,
Проспать веселый праздник мая — стыд!
Забудьте несчастливца, что лежит
На жесткой койке, в памяти листая
Все огорченья и обиды мая,
Что год за годом жизнь ему дарит.
Недаром поговорка говорит:
Рожденный в мае маяться обязан;
Моя судьба вам это подтвердит.
Долгами и невзгодами повязан,
Повержен в прах беспечный вертопрах…
А вы ликуйте! С вами я — в мечтах!
Прощай, любовь
Прощай, любовь! Уж мне теперь негоже
На крюк с наживкой лезть, как на рожон;
Меня влекут Сенека и Платон
К сокровищам, что разуму дороже.
И я, как все, к тебе стремился тоже,
Но, напоровшись, понял, не резон
Бежать за ветром бешеным вдогон
И для ярма вылазить вон из кожи.
Итак, прощай! Я выбрал свой удел.
Морочь юнцов, молокососов праздных,
На них, еще неопытных и страстных,
Истрать запас своих смертельных стрел.
А я побуду в стороне; мне что-то
На сгнивший сук взбираться неохота.
Сатира I
Любезный мой Джон Пойнц, ты хочешь знать,
Зачем не стал я больше волочиться
За свитой Короля, втираться в знать
И льнуть к вельможам, — но решил проститься
С неволей и, насытясь ею всласть,
Подальше от греха в свой угол скрыться.
Не то, чтобы я презираю власть
Тех, кто над нами вознесен судьбою,
Или дерзаю их безумно клясть;
Но не могу и чтить их с той слепою
Восторженностию, как большинство,
Что судит по расцветке и покрою,
Не проникая внутрь и ничего
Не смысля в сути. Отрицать не стану,
Что слава — звук святой, и оттого
Бесчестить честь и напускать туману —
Бесчестно; но вполне достойно ложь
Разоблачить и дать отпор обману.
Мой друг! ты знаешь сам: я не похож
На тех, кто любит приукрасить в меру
(Или не в меру) принцев и вельмож;
Ни славить тех, кто славит лишь Венеру
И Бахуса, ни придержать язык
Я не могу, держа иную веру.
Я на коленях ползать не привык
Пред деспотом, который правит нами,
Как волк овечками, свиреп и дик.
Я не умею жалкими словами
Молить сочувствия или скулить,
Ни разговаривать обиняками.
Я не умею бесконечно льстить,
Под маской чести прятать лицемерье
Или для выгоды душой кривить,
И предавать друзей, войдя в доверье,
И на крови невинной богатеть,
Отбросив совесть прочь, как суеверье.
Я не способен Цезаря воспеть,
При этом осудив на казнь Катона,
Который добровольно принял смерть
(Как пишет Ливий), не издав ни стона,
Увидя,