Глядя на солнце - Джулиан Барнс

В Храме Неба пыль закручивалась веселыми спиралями по всему двору. Она видела спину старого китайца. Синяя кепка, морщинистая шея, морщинистая блуза. Черепашья шея, тянущаяся вбок к огромной вогнутости Стены Эха. Китаец слушал разговор, понимать который никак не мог. Быть может, звучание слов казалось ему прекрасным, голоса — потусторонними. Но Джин прислонила ухо к стене и поняла: какая-то грубость о покойном китайском лидере, затем любовная болтовня. И только. Вот и все, что можно было услышать.

Джин, конечно, знала, что делает Грегори. Побрякивает мелочью в кармане. Вопит в небо. Паника, которую, думал он, ему удается так хорошо прятать от нее: а это просто взрослая манера проделывать то, что она и дядя Лесли почти сто лет назад проделывали за остро-пахнущей буковой рощей у четырнадцатой лунки. Откинуть голову и завопить в пустые небеса, зная, что там, вверху, вас некому услышать. А потом вы хлопались на спину, измученные, смущающиеся и чуть-чуть довольные: пусть никто и не слушал, но вы свое так или иначе доказали. Вот что делал Грегори. Доказывал свое. Она только надеялась, что, хлопнувшись на спину, сильно он не ушибется.

Грегори шутливо начал расспрашивать КОН о самоубийстве. И осторожно: невозможно было знать заранее, не вызовет ли введение определенных вопросов автоматический отбой. Как знать, не упадет ли к нему на колени из потайного распределителя коробочка счастливых таблеток и не получит ли он со следующей же почтой путевку в санаторный лагерь.

Опасное очарование КОНа заключалось в том, что его можно было спросить о чем угодно на белом свете и, не остерегшись, через парочку раз превратиться из серьезного исследователя всего лишь в любителя неожиданностей, с разинутым ртом рыщущего в поисках чего-нибудь позабористее. Грегори поймал себя на том, что его стремительно засосал водоворот мистики Самоубийств. Он, например, потратил время на знаменитое подражательное самоубийство мистера Баджелла, который ушел с представления Аддисона «Катон» и бросился в Темзу, оставив такое вот оправдание своего поступка:

Что сделал Катон, а Аддисон одобрил,

Неверным быть не может.

Грегори запросил краткое содержание трагедии и искренне пожалел мистера Баджелла. Катон убил себя в знак протеста против диктатуры и чтобы расшевелить совесть своих соотечественников. Бедный мистер Баджелл: его кончина ничьей совести не расшевелила. Ничуточки.

Немногим убедительнее оказался пример Робека, шведского профессора, который написал длинный трактат, призывающий читателей к самоубийству, а затем уплыл в море в небольшой лодке на практике подтвердить идею, которую проповедовал. Грегори попытался выяснить через КОН, сколько экземпляров книги Робека было продано и какое число самоубийств она вызвала, но требуемых статистических данных в наличии не оказалось. И он двинулся дальше, пошарил среди японских пантеистов, которые набивали карманы камнями и кидались в море на глазах восхищенных родственников; рабов, ввезенных из Западной Африки, которые убивали себя, веря, что оживут в родных краях; среди австралийских аборигенов, которые думали, что душа умершего черного возрождается белой, а потому накладывали на себя руки, чтобы ускорить изменение пигментации. «Черный парень вниз падает, белый парень вверх прыгает», — когда-то объясняли они.

В восемнадцатом веке французы считали Англию родиной самоубийств; романист Прево приписал пристрастие англичан к этому виду смерти отоплению комнат углем, пристрастию к недожаренной говядине и чрезмерному злоупотреблению сексом. Мадам де Сталь поразила такая популярность самоубийств, учитывая степень индивидуальной свободы и общей религиозной терпимости. Некоторые, подобно Монтескье, винили климат в этом национальном импульсе, но мадам де Сталь полагала иначе: она выследила под пресловутой английской сдержанностью пылкую порывистую натуру, которая восставала против любого бессмысленного соприкосновения с разочарованием или скукой.

Грегори был патриотично польщен, что его соотечественникам приписывались столь крайние дерзновения, но убежден отнюдь не был. И обратился к античности. Пифагор, Платон и Цицерон — все одобрили самоубийство; стоики и эпикурейцы подтвердили его нравственную пользу. Грегори затребовал список выдающихся греков и римлян, покончивших с собой. Пифагор уморил себя голодом из-за taedium vitae.[12]Менипп повесился из-за финансовых потерь. Ликамб повесился из-за насмешек. Лабиан замуровал себя в стене, потому что его писания были осуждены и сожжены. Демонакс уморил себя голодом, оказавшись перед «утратой влияния, как следствия старости». Стилтон умер от перепоя по неизвестным причинам (он-то что делает в этом списке?). Кровопускание, которое устроил себе Сенека, было средством помешать Нерону возвести на него ложные обвинения. Зенон повесился, сломав палец. И так далее. Жены проглатывали раскаленные угли из-за домашних горестей и зарезались насмерть, когда их мужей ссылали.

Древние досконально разобрались с самоубийством. Их философы допускали его в случае личного бесчестья, политических или военных поражений и тяжелой болезни. Однако Грегори был здоров; теперь он вряд ли мог возглавить армию или правительство; ну а что до чести, то большинству людей приходилось искать смысл этого слова в словарях. Никто из античных философов, заметил он, не утверждал, что самоубийство хорошо само по себе. Только странный швед, который ушел на веслах в море, утверждал, что оно хорошо само по себе.

Он уже собрался нажать «Сохранить» и отключиться, когда ему в голову пришел заключительный вопрос, который ему следовало задать раньше. Но как его сформулировать?

«Кто тобой управляет?»

ПОВТОРИТЕ.

«Как ты работаешь?»

КОН ВПЕРВЫЕ УЧРЕЖДЕН 1988 ПОСЛЕ ДОКЛАДА ДОНОВАНОВСКОГО КОМИТЕТА. ИСХОДНЫЙ БАНК ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ СЕРИИ ПРОЦЕССОРОВ ВВЕДЕН…

Отбой.

«Можешь ты задавать вопросы сам себе?»

МОЖЕТ МОЗГ РАЗГОВАРИВАТЬ САМ С СОБОЙ? ПРОШУ ВАШЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Грегори помедлил. Он не был уверен. Кроме того, его удивил резкий тон компьютера.

«Да».

ВЫ УВЕРЕНЫ? РЕКОМЕНДУЮ ОБДУМАТЬ.

«Да».

ВЫ УВЕРЕНЫ? РЕКОМЕНДУЮ ОБДУМАТЬ, ГРЕГОРИ.

Эгей, это мое имя, подумал он. Затем, уже зная ответ, он спросил:

«Кто контролирует ответы на выходе?»

ПОВТОРИТЕ.

«Кто контролирует ответы на выходе?»

ВЫХОД КОНТРОЛИРУЕТСЯ ВВОДОМ.

«Кто такой ввод?»

ВВОД — ЭТО ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ.

«Что-нибудь модифицирует выход?»

ПЕРЕФОРМУЛИРУЙТЕ.

«Есть ли какие-нибудь вводимые посредники между центральным банком КОНа и пользователем?»

ПЕРЕФОРМУЛИРУЙТЕ.

О черт, подумал Грегори. У КОНа была манера обходиться с вами, как с ребенком или иностранцем. Переформулируйте. Объясните. КОН был мизантропом и капризным. Во всяком случае, такое создавалось впечатление; хотя он знал, что причиной было его собственное отступление от правильного метода ввода. И все равно это действовало раздражающе. Если Ликамб повесился из-за насмешек, а Зенон из-за сломанного пальца, оставалось только удивляться, что нет категории самоубийств из-за помех, чинимых КОНом.