Самый лучший коммунист - Павел Смолин

Карающая длань у Господа на наших землях сильная, в виде КГБ, так что да — лучше не надо.

— И сейчас, когда возрождается Русь Святая в новом, поистине богоугодном виде, враги наши, в сатанизме да стяжении погрязшие, в злобе бессильной корчатся. Грех алчности и ложное чувство собственной богоизбранности на подлости всяческие их толкают. Верная раба божия Ольга делами добрыми славится, лагеря пионерские для деток строит, через песнопения богоугодные свет душам несет.

Там через одну — попса про то, какие мужики козлы!!!

— Велико горе народное, да не оставил нас Господь в милости своей с мировым империализмом в одиночестве! Явил он нам Чудо, икону утерянную возвратил. Место ей — в Москве, древнем оплоте старообрядчества русского! Господи помилуй!

— Господи помилуй! — откликнулся народ с поклоном.

— Здоровья и жизни долгой отроковице Ольге у матери Божией смиренно просим, и да услышит нашу молитву Господь! А сейчас, товарищи, расходимся — негоже воинов Советских беспокоить, они за Веру нашу пострадали.

За интересы Красной Империи! Ладно, коммунизм — это тоже, прости-господи, вера, а Крестовый Поход против мирового империализма я сам и инициировал, похерив потенциальное десятилетие «разрядки». А смысл? Потом опять обострение будет, и так до победного — нашего или вражеского. Недоговороспособен Запад, проверено практикой и большой ценой.

— Здравствуйте, батюшка, — пока народ расходился, я успел добраться до иерарха.

— Здравствуй, Сергей, — улыбнулся он в бороду. — А ты чего здесь?

— С вами поговорить, — честно признался я. — В ваших руках — невероятная культурная ценность, ее нужно под стекло, в микроклимат и стерильность.

— Нужно, — не стал он спорить. — Но такой иконе в храме место, не в музее. На нее поколениями молились, Сережа. Негоже, чтобы безбожники пьяненькие пальцем тыкали.

— У нас в музеи пьяных не пускают, — заметил я. — Но суть ясна. Временно поместим в спецхран, а после реставрации… Под вашим чутким присмотром и с молитвами, конечно, — добавил для нахмурившегося попа. — А потом разместим в храме Святителя Николая в Толмачах — вы отреставрировать своими силами сможете, или помочь?

— Всем миром справимся, — заверил Никодим.

— Все? — спросил я.

— Что Господь посылает, за то и благодарны, — перекрестился он.

— А откуда икона-то?

— Из Южной Америки, — ответил он.

— Еще что-нибудь важное для родной культуры и истории из Южной Америки вернулось? — спросил я.

— Так люди наши, — ухмыльнулся он.

— Люди — это главное, — согласился я. — Но артефакты…

— Артефакты были показаны товарищам из музея Алтайского старообрядчества. Копии изготовлены, опись составлена — исторической и культурной ценности не представляют, — перебил Никодим.

— Товарищей, которые икону сберегли и домой вернули, нужно в телевизор отправить, рассказать о том, как у них это получилось, — выкатил я просьбу.

— Ежели мир на то свое благословение даст, — переложил ответственность на демократию архиепископ.

Торгуется.

— Полчаса экранного времени на канале «Восток». По воскресеньям. Название передачи — «слово батюшки». Цель — рассказывать о Православии в целом с культурно-исторической точки зрения. Благословляется хвалить Советскую власть в ее нынешнем виде как богоугодную.

— Великое дело! — обрадовался Никодим. — Благое дело! Истосковался народ русский по слову Божиему. Библию бы в книжные магазины вернуть.

— Поговорю с товарищами, — пообещал я. — Издание будет компромиссное, половина — Библейские тексты, вторая — научно-атеистические комментарии.

Никодим скривился.

— Или так, или никак, — развел я руками.

Всегда должна быть альтернатива и выбор — верить в бога или атеизм.

— Лучше так, чем никак, — решил он. — Но Библия…

— Сборная, — пресек я новую фазу Раскола. — С указаниями, что, откуда и как взято. Хватит неразбериху плодить, Владыко — Православие нужно причесать, унифицировать и взять на вооружение. Сами же сказали — враг в сатанизме погряз, и любая наша грызня ему на руку. Не знаю, что у Господа в голове, но, раз он есть любовь, Расколы в теле церкви ему явно не нравятся.

— Поговорим с братьями, — размыто пообещал он. — Я за молодых попросить хотел.

— А что с молодыми?

— Армия, — с таким видом, будто это все объясняет, ответил он.

— Воинство Христово, — поправил я.

Никодим поежился, глянул на начальство — в небо — перекрестился и пояснил:

— Нельзя нашим оружие в руки брать.

— А когда орды агрессивного блока НАТО придут убивать их родителей, жен и детей, что ваши пацифисты делать станут? — сложил я руки на груди.

— Кто как, — с вызовом посмотрел он на меня.

— Все в Красной армии служат, Владыко, и вашим придется, — пожал я плечами. — Толстовское непротивление злу зло только множит, потому что безнаказанность плодит беззаконие.

— В тюрьме сидеть будут, — отвел глаза Никодим. — За отказ принять присягу. Зачем хорошим людям жизнь портить? Они же не уголовники, просто в Вере крепки.

— Вся суть, — вздохнул я. — Мракобес не интегрируется в общество, садится по уголовной статье, а в газетах враги потом пишут про религиозное преследование. Ай, ладно, — махнул рукой. — Поговорю с кем надо, товарищ архиепископ. Вы больше несогласованные Крестные ходы не инициируйте, пожалуйста — мало ли чего случится? Идиот какой-нибудь с чемоданом нитроглицерина ворвется, а нам потом разгребай. Лучше заранее предупреждайте.

— А согласуют? — прищурился он.

— Обязательно, — пообещал я. — До свидания. И спасибо — за Олю.

— Господа благодари, — выкатил мне поп напутствие. — Благословляю на дела праведные, — осенил крестом.

— Ништяк, — не справился я с искушением обломать пафос и пошел к машине. — Дядь Семен, пробейте мне, пожалуйста, минут десять на ковре у товарища Гречко, десять — у товарища Михайлова, который новый Министр Культуры, и еще десять — у товарища Гришина, за церковь порешать.

— В каком порядке? — спросил он.

— В каком получится.

Занятые люди все-таки, придется подстраиваться.

* * *

Первым принять меня смог Гришин, и я подозреваю, что без экспресс-совещания между членами Политбюро тут не обошлось — быстро распределили по рангам.

Виктор Васильевич, если быть честным, и до меня был в молодец — да, взяточник, но дело-то делал! Будем реалистами: развивать и украшать Москву попроще, чем другие места —